Я хорошо знал этого человека, бывал у него в гостях, в квартире на Кропоткинской, беседовал с ним, учился у него – это Николай Иванович Харджиев. Ему посвящено стихотворение «Золотой век»:
Любимые ученики Малевича за его супрематическим гробом в исполнении Суетина,
Чьи абстракции напоминали иконы,
Чьи живописные и авангардистские слоны разбрелись по его жёнам…
Перебежавшие от Шагала слетающими витебскими евреями,
Прескверным характером даже в триумфальном Париже оплакивавшем иудушек-учеников…
В этой книге собрано многое из всечеловеческого творчества, иные строки напоминают мне плиты Реймского собора. Я видел этот собор, стоял перед ним, и час, проведенный перед его порталом, не забуду никогда.
Своеобразие, оригинальность поэта более всего определяется его собственной, не заемной интонацией. Интонация этих стихов, на мой взгляд, совершенно особая, ни на кого не похожая, не заемная, и это одно из лучших, сильнейших качеств книги. Автор использовал ментальность всей новейшей истории, ее революционеров и консерваторов, поэтов и философов, славянофилов и западников. Говоря это, я имею в виду Герцена и его великую книгу «Былое и думы», вот, что он пишет на последней странице: «Есть что сказать человеку – пусть говорит, слушать его будут, мучит его душу убеждение – пусть проповедует. Каждый человек опирается на свое генеалогические древо, которого корни чуть ли не идут до Адама. За ним, как прибрежной волной океана, чувствуется напор всемирной истории, мысль всех веков, а с этой мыслью мы можем быть властью».
Да, существует особая власть, отличная от бюрократической злободневности. Она действует на человека не напрямую, она не давит его, а возвышает:
Дельта
Владимир Ермолаев Искатель приключений
Владимир Ермолаев (1950) – родился в Иванове. Окончил Ивановское музыкальное училище и философский факультет МГУ. С 1985 г. живет и работает в Риге. Автор четырех поэтических сборников: «Танцующие ульи» (2010), «Трибьюты и оммажи» (2011), «Попытка коммуникации» (2012), «Кафка» (2013). Стихи, проза и переводы печатались в российской и зарубежной литературной периодике.
ИграЭто игра, в которую начинаешь играть, едва успев выучить правила, играешь по принуждению, от которого, впрочем, нетрудно избавиться, но какая-то странная щепетильность заставляет тебя ему подчиняться, и ты играешь в игру, до которой тебе, в общем-то, нет никакого дела; для тебя не важно, выиграешь ты или проиграешь, – ты ведь знаешь: ни выигрыш, ни проигрыш ничего в твоем положении не изменят; все останется, как и было; никакая сила, никакое решение не способны отменить утвержденный кем-то – в каком-то потаенном месте – маршрут, дать твоей жизни новое направление, но именно это и позволяет тебе продолжать игру. Я понимаю тебя, мой друг.
Искатель приключенийОн искал приключений себе на голову, но поиски его были тщетны: приключения бежали его, говоря архаично, как звери, почуявшие охотника, но он был упорен, вернее, не мог отказаться от поисков, которыми занимался долгие годы, и продолжал их, зная, что ищет безрезультатно, что уловки его напрасны, понимая, что все бесполезно, и ситуация его безысходна: никогда ему не выпадет случай встретиться с настоящей опасностью, настоящим риском, никогда не переделать того, что есть, не изменить этого скучно-благополучного положения, не залучить для своей головы постояльцев повеселее, даже если он переменит тактику и будет действовать изобретательнее и смелее.
Другая играЕсли ты и пытался найти выход из этого положения, то старался напрасно. Все твои попытки остались безрезультатными. И в том не твоя вина – выхода из этого положения просто не было. Тут и человек посмелее тебя, человек, готовый на все, не мог бы ничего сделать. Уяснив это, ты стех пор разыгрываешь свою игру, в которой нельзя проиграть, можно только выиграть. Но помни, непобедимый игрок, победа (если ты победишь) будет видна лишь тебе одному: никто не встанет, не крикнет, не рассыплет конфетти, и ты не услышишь поздравления от противника.
Иногда случаетсяОднажды все это словно повисает в воздухе, будто лишилось корней, и ствол его уже ничего не держит, или, по-другому, как будто земля ушла из-под ног, то есть корней…
– У того, кто смотрит, или у того, на что кто-то смотрит?
– Но это не имеет значения, это как бы две стороны одной медали, одной монеты, две стороны одного дерева, если хотите: если повисает в воздухе то, на что вы опирались, то и вы лишаетесь опоры и повисаете в воздухе. Вот так это и бывает: испарина, головокружение, а в иных случаях и обмороки.
И с этим ничего не поделать, исключить такие мгновения невозможно. Они сваливаются на тебя, опрокидывают, давят…
– Но это противоречит тому, что вы рассказывали об этом раньше.
– Ничего удивительного. Я же сказал: здесь все имеет двойное значение, и даже тройное… может, и больше… Там, где значение вообще исчезает, буйно разрастаются сорные травы, происходят неожиданные метаморфозы. И тут можно придираться к любым словам – среди них не найти самого точного. А если бы такое слово нашлось, тогда… тогда наверное, все выглядело бы иначе… все сделалось бы надежным, прочным, устойчивым…