– Предатель, ты не сдержал клятву! – Я впервые услышал голос Кларета ясно. Низкий и хриплый. У одного садовника в интернате такой же, у Даниэля. Ему на войне пуля перебила гортань. Врачи восстановили ее, но бедняга десять лет учился разговаривать заново. Когда он произносил слова, звучало это точно как сейчас у Кларета.
– Ты же мне сказал, что последний флакон разбился, – говорил Кларет, приближаясь к Шелли с револьвером в руке.
Тот даже не пошевелился. Револьвер был нацелен ему в голову.
– Как ты ошибаешься на мой счет, – устало сказал доктор.
Теперь Кларет стоял лицом к старику и целил прямо в лоб. Шелли поднял взгляд. Если он и боялся, то никак этого не показывал.
– Лжешь. Я должен бы тебя убить прямо сейчас, – хрипел Кларет, словно каждый слог давался ему с болью. Револьвер неподвижно смотрел дулом между глаз доктора.
– Сделай одолжение. – Шелли был абсолютно спокоен. – Я давно готов.
Я сглотнул, стараясь не шуметь. Кларет поставил револьвер на предохранитель.
– Ну, и где?
– Не здесь.
– Говори где!
– Сам знаешь.
Кларет шумно вздохнул. Рука с револьвером тяжело, медленно опустилась.
– Мы все обречены, – невыразительно сказал Шелли. – Чуть раньше, чуть позже… Ты никогда его не понимал, а сейчас понимаешь меньше, чем когда бы то ни было.
– Вот тебя я точно не понимаю, – проскрежетал Кларет. – Я не хочу умереть с грехом на совести.
Шелли горько засмеялся.
– Смерти не будет никакого дела до твоей совести, Кларет.
– Но мне-то есть дело!
Вдруг открылась дверь, вошла Мария Шелли.
– Папа? Ты как – все в порядке?
– Да, Мария, ложись спать, уже поздно. Просто ко мне зашел наш друг, Кларет… и он уже уходит.
Мария в нерешительности стояла на месте. Они с Кларетом непонятно переглянулись.
– Мария, делай, что сказано! Иди.
– Да, папа, иду.
Мария ушла. Шелли сидел неподвижно, уставившись в огонь.
– Заботься о своей совести, если больше не о чем. А у меня и без того есть о чем подумать – у меня дочь на руках. Ступай домой, Кларет. Ты ничего больше не можешь сделать. Никто ничего не может сделать. Ты что, не понял? Вспомни, как кончил Сентис.
– Он получил что заслужил, – припечатал Кларет.
– А тебе не терпится туда же?
– Я друзей не бросаю!
– Да. Это они бросают тебя, мой бедный Кларет, – пробормотал Шелли.
Кларет пошел к двери, но остановился, услышав просительный тон голоса старого доктора.
– Послушай…
Шелли с трудом добрался до шкафа рядом с письменным столом, вытащил из-за ворота маленький ключ на цепочке, открыл шкаф. Взял что-то внутри и протянул Кларету.
– На, возьми их. Я не применяю больше. Нет ни сил, ни веры.
Я напрягал зрение, стараясь увидеть, что он дал Кларету: вроде бы какой-то прозрачный футляр с серебристым содержимым. Капсулы? Пули?
Кларет уставился на содержимое футляра, потом на Шелли.
– Спасибо, – растерянно пробормотал он.
Доктор досадливо махнул рукой, отказываясь от его благодарности, а я смотрел, как Кларет быстро перезаряжает свой револьвер тем, что дал ему в футляре Шелли. Пули. Серебряные пули.
Старик же нервно потирал руки, дергался и не сводил глаз с Кларета.
– Послушай… – теперь доктор почти умолял. – Не надо… не ходи.
Тот только крутанул барабан.
– У меня нет выбора, – бросил он через плечо уже в дверях.
Он закрыл за собой дверь, и я в тот же миг пошел по карнизу назад. Дождь немного утих. Я торопился, чтобы не потерять из вида Кларета. Успел спуститься с пожарной лестницы и бегом обогнуть дом, когда он выходил на Рамбла; пока мы шли по ней вниз, мне удалось сократить дистанцию. Он свернул только на улицу Фернандо и пошел к площади Сан-Жауме. На Королевской площади я увидел телефон-автомат и подумал, что надо как можно скорее позвонить инспектору Флориану и рассказать ему о том, что я узнал, но останавливаться было нельзя – Кларет уходил.
Я шел позади, а он углублялся в Готический квартал Барселоны, и силуэт его терялся среди причудливых теней, которые невообразимые арки и мостики бросали на стены здешних дворцов. Мы были в зачарованном городе, в лабиринте легенды, и духи времени преследовали нас, как я преследовал его, а он – свою цель.
20
Мы свернули в маленький проулок позади собора. На углу был магазин карнавальных масок, и я сделал вид, что рассматриваю витрину, в то время как Кларет в двадцати метрах от меня пытался сдвинуть с места тяжелую металлическую крышку канализационного люка. Наконец она уступила его нажиму, и Кларет тут же полез в открывшуюся круглую дыру. Только тогда я рискнул подойти ближе. Внизу он, судя звукам, спускался по металлической лестнице. Осторожно заглянув вниз, я разглядел пятно света от его фонаря. Из канализационного колодца поднимался гнилостный запах. Пока были слышны шаги Кларета и пока не исчез слабый отсвет фонаря, я не двигался; наконец тьма поглотила и то и другое.
Самое время было позвонить Флориану. Оглядевшись, я увидел огни какой-то забегаловки, то ли все еще открытой в глухую ночь, то ли уже открытой с утра пораньше. Это был типичный винный погребок – в полуподвале старого, по крайней мере трехсотлетнего, здания – и так пропахший спиртным, что уже у входа сшибало с ног. Хозяин отличался столь же густым винным цветом лица и крошечными глазками. На голове у него красовалось что-то роде военной пилотки. Неприязненно подняв брови, он выжидающе уставился на меня. На стене за его спиной я мельком заметил знамя фашистской Голубой дивизии, большую фотографию памятника Долины Павших и портрет Муссолини.
– А ну вали отсюда, – выпалил он. – До пяти закрыто.
– Мне надо срочно позвонить. Разрешите, пожалуйста.
– В пять.
– Если бы я мог ждать до пяти, это не было бы срочно! У меня звонок в полицию, пожалуйста, скорее!
Хозяин кабачка внимательно оглядел меня и наконец показал на висящий на стене телефон.
– Дождись соединения. Тебе заплатить-то есть чем?
– Да, конечно, – солгал я.
Трубка была липкой от грязи. Рядом на столике лежали в блюде рекламные спичечные коробки с имперским орлом и названием кабачка: «СЛАВА. Винный погреб». Я воспользовался тем, что хозяин отвернулся, занявшись кассой, и набил карман спичками. Я улыбнулся его спине ангельской улыбкой и набрал номер Флориана. Длинные гудки казались бесконечными. Я уж стал бояться, что бессонница друга Флориана, бармена, изменила ему именно в эту ночь, и он сдался усыпляющему воздействию фильмов Би-би-си, но трубку все же взяли.
– Простите, что беспокою вас в такой час… да, доброе утро… но мне очень срочно нужен инспектор Флориан. Очень срочно. Он сам дал мне этот номер…
– Как вас зовут?
– Оскар Драй.
– Оскар кто?
Проявив выдержку, я продиктовал свою фамилию по буквам.
– Подождите. Я не знаю, дома ли Флориан, свет у него сейчас не горит. Подождете?
Я искоса взглянул на хозяина погребка, протиравшего стаканы под одобрительным взглядом Дуче, и рискнул:
– Да, подожду.
Ожидание тянулось и тянулось. Хозяин кабака подозрительно изучал меня, словно решал, похож ли я на фотографии беглых преступников. Я попробовал еще раз ему улыбнуться. Безответно.
– Простите, пожалуйста, нельзя ли мне чашку кофе с молоком? Продрог под дождем.
– В пять.
– А который час?
– До пяти еще много, – ответил он. – А ты точно в полицию звонишь?
– Если точно, то в жандармерию, – выкрутился я.
Наконец голос Флориана. Бодрый и громкий:
– Оскар? Ты где?
Я быстро и кратко рассказал ему о произошедшем. Когда дошел до спуска в канализационный люк, голос Флориана стал напряженным.
– Так, Оскар. Слушай и выполняй. Ты с места не сдвинешься, пока я не появлюсь. Жди меня где стоишь. Я через минуту буду в такси. Если что – беги, понял? И не останавливайся, пока не добежишь до комиссариата на Виа Лайетана. Спроси там Мендосу. Он меня знает. Ему можно доверять. И – ты слышишь меня? Ни при каких, подчеркиваю, ни при каких обстоятельствах не спускайся в люк! Понял?
– Вполне.
– Я скоро.
Он бросил трубку.
– Семьдесят песет, – немедленно выдал мне в спину хозяин. – Ночной тариф.
– В пять, мой генерал, – невозмутимо ответил я.
Брыли, свисавшие с его морды, перешли с цвета столового красного в цвет выдержанного риохского.
– Э, пацанчик, по роже захотел? – Он набычился, глазки яростно блеснули.
Я спохватился раньше, чем он успел вылезти из-за стойки вместе со своей франкистской пилоткой и жаждой порядка, и скрылся за углом. Флориана я решил ждать у лавочки с карнавальными масками. Он же сказал – недолго.
Колокола собора прозвонили четыре раза. Усталость подкрадывалась к телу, как стая голодных волков к деревне. Чтобы приглушить голод и слабость от недосыпа, я ходил кругами. Наконец шаги по мостовой. Я быстро обернулся, но фигура не имела ничего общего с отставным полицейским. Это была женщина. Я быстро, инстинктивно спрятался, подумав о даме в черном, которая пришла за мной. Но силуэт, мягко плывущий над мокрой мостовой, принадлежал Марии Шелли, дочери доктора. Она пересекла улицу и прошла мимо, не заметив меня.