Это три эпизода. Два эпизода связаны непосредственно с президентом Ельциным и один эпизод – с Председателем Верховного Совета СССР Лукьяновым.
Первый эпизод. Сообщение о ГКЧП в 7 часов утра (19 августа 1991 г. – Д. Н.) произвело на меня очень сильное впечатление. В Архангельском мы, семьи Хасбулатовых и Ельциных, жили рядом, по соседству. Накануне я вернулся из Сочи, а Ельцин – из Алма-Аты. Я его встречал, довольно поздно разошлись. На следующий день у меня намечалось заседание Президиума Верховного Совета Российской Федерации, на котором я планировал собрать всю делегацию для подписания нового Союзного договора с Горбачевым и согласовать позиции. Не все устраивало меня в этом договоре. Например, Горбачев предлагал уравнять права российских автономий с правами союзных республик. Это вообще-то означало раскол Российской Федерации, полный ее развал. Поэтому я хотел, чтобы вся наша делегация (а она была большая: в нее входило несколько председателей, руководителей областей, краев, мэры Москвы и Петербурга, и у всех были разные мнения) была единой. Ну, а чтобы у нас не было разброда и шатаний на переговорах с Горбачевым в Кремле, я хотел согласовать и достаточно жестко продекларировать наши официальные позиции в этих вопросах, в частности мои и Ельцина.
И когда я услышал про этот вот переворот, я буквально ворвался в дом Ельциных. Наина Иосифовна (супруга Б. Н. Ельцина. – Д. Н.) стояла в гостиной растерянная, понурая, Коржаков был на улице. Наина Иосифовна мне сказала, что Ельцин наверху. Я быстро вбежал по лестнице наверх и застал Ельцина сидящим на краю кровати. Как говорили революционеры-профессионалы в 1920-х годах, он был уже обезоружен. Растерянный, обрюзгший, передо мной сидел глубокий старик, который уже, как мне казалось, был ни к чему не готов, ни к какому сопротивлению. Я говорю: «Борис Николаевич, вы слышали о перевороте? Вы что в таком виде? Одевайтесь, приведите себя в порядок. Нам же надо начать борьбу». Он говорит: «Все потеряно, Крючков нас обыграл. Скоро нас с тобой арестуют». Я говорю: «Что значит “арестуют”? Драться надо, а не сдаваться. Собирайтесь немедленно. Вы же только что прибыли из Алма-Аты, звоните Назарбаеву, звоните Кравчуку, с военачальниками переговорим. Невозможно сдаваться! Полтора года мы с вами какие-то интересы России отстаивали, а теперь сдаемся? Что скажет история о наших действиях? Вы что, Борис Николаевич, так нельзя!»
Приобнял его дружески, говорю: «Пять минут вам на сборы». Сам спустился, начал давать указания Коржакову, кого вызвать и прочее. И тут же сказал, что в доме Ельциных мы организуем штаб для первичной отработки задач.
Насколько я понимаю, там же, в Архангельском, писалось первое обращение к гражданам России по поводу происходящего…
Да, воззвание, обращение к народу. Я его и писал. Вскоре стали собираться соратники: Силаев, депутаты, министры. Человек десять нас собралось, и я предложил сразу же начать: «У нас мало времени, у меня в 11:00 президиум, у нас один час, если нас до этого не арестуют. Давайте мы начнем с воззвания к народу нашему, что мы не согласны с ГКЧП». Честно говоря, все были растеряны, подавлены. Я взял ручку и начал писать это обращение. Буквально 15–20 минут ушло на это обращение, позже оно разошлось именно в рукописном виде в миллионах экземпляров по всему миру, у нас ведь там не было ни техники, ни машинисток, ни секретарей: тогда жили скромно, по бюджету. Кстати, надо отдать должное Ельцину – он очень быстро собрался после того, как я его встряхнул.
Второй эпизод тоже с ним связан. Во вторую ночь переворота вдруг врывается ко мне в кабинет Коржаков и дурным голосом кричит: «Руслан Имранович, к президенту!» А у меня в это время в кабинете были Попов[64] и Лужков[65], которые, опасаясь, что их арестуют на рабочих местах, перебрались ко мне. Я подумал: что-то там случилось с Ельциным. Быстро побежал в его большой кабинет – я его потом в течение двух лет занимал, тот самый, который будет кабинетом Путина (в бытность В. В. Путина Председателем Правительства России с 2008 по 2012 г. – Д. Н.). Это огромный, конечно, зал. Вхожу в дверь и вижу: Коржаков уже на том конце кабинета в комнату отдыха дверь открывает, говорит: «Сюда, сюда». Я в комнату отдыха, а через нее – к лифту.
Внутреннему, персональному, который из кабинета ведет прямо в подвал здания …
Да. Спустились. Я говорю: «Что случилось?» Он: «Сейчас, сейчас, Руслан Имранович, Ельцин вас проинструктирует». Спустились в гараж, смотрю: там человек пять-шесть, в основном помощники Ельцина и охрана, расхаживают вдоль огромного «ЗИЛа». Ельцин сразу подошел ко мне и говорит: «Руслан Имранович, нам надо срочно спасаться в американском посольстве. Через полчаса будет штурм, нас приказано расстрелять». Вы знаете, у меня буквально голова закружилась, но не от какого-то там страха, а от ярости. Но я себя сдержал и сказал очень спокойно: «Борис Николаевич, правильное решение, вы у нас единственный президент, вы и спасайтесь. А у меня здесь 500 депутатов». Не стал разводить никаких дискуссий, нажал на кнопку вызова лифта, вошел в него и поднялся наверх. После этого Ельцин тоже отказался от бегства.
Он тоже описывает этот эпизод в своих воспоминаниях, признает, что был у него такой непростой момент, когда он размышлял о том, чтобы покинуть Белый дом, о целесообразности этого шага[66].
Но он описывает его не совсем так. Он не говорит о том, что фактически пытался бежать. И Коржаков не признается в этом.
А третий эпизод – это мое предложение нашему штабу в самые тяжелые минуты. Это была первая ночь, мы ожидали всего что угодно. Я предложил: «Давайте мы вот что сделаем. Нам нужна ночь, нам надо выиграть эту ночь гарантированно. Давайте я сейчас позвоню Лукьянову (он не замешан в этих делах, во всяком случае по формальным признакам) и назначу ему встречу». Все согласились. Я позвонил Анатолию Ивановичу, поздоровался и сказал, что вот так и так, дела плохие, нам надо в общем-то к какому-то разумному компромиссу прийти, поэтому я бы хотел, чтобы мы, два Председателя Верховных Советов, встретились и переговорили о ситуации. Я сказал: «Как бы это ни закончилось, имейте в виду: ответственность будет на нас с вами. Участвуем мы в этих делах или не участвуем, люди скажут: «А где были Председатели Верховных Советов СССР и РСФСР?» А все остальное – мелочи. Мы с вами будем нести перед народом, перед обществом главную ответственность». Он сказал: «Руслан Имранович, я с вами согласен, я вас жду через час, приезжайте». Я говорю: «Нет, так не годится. Давайте мы спокойно утром, в 10 часов, встретимся и переговорим. Я думаю, что мы с вами сможем кое-чего достигнуть в наших переговорах». И договорились, что утром я приезжаю вместе с Силаевым и Руцким к нему в Кремль.
Я считаю, что это было очень важно: тем самым мы в общем-то обеспечили себе первую мирную ночь. Заговорщики, как мне представляется, сделали выводы о том, что утром, когда я с Силаевым и Руцким приеду на переговоры с Лукьяновым, мы дадим согласие на их условия. Они ожидали наших уступок на какие-то свои предложения, которые могут их устроить, и несколько успокоились, мне кажется. А ведь в эту первую ночь можно было ожидать всего, включая захват российского руководства, и мы ведь были практически беззащитны.
Вот эти три эпизода мне в наибольшей степени запомнились из той трехдневной трагической истории.
Скажите, сегодня вы ведь наверняка уже достаточно четко и однозначно для себя понимаете и объясняете, почему все-таки путч провалился? Теперь-то, особенно после следствия и публикации его материалов, после целого корпуса воспоминаний, мы точно знаем, что мотором путча был КГБ СССР.
Крючков, несомненно, был главным организатором этого «предприятия».
Крючков. Между тем мы знаем и помним, что КГБ был и оставался одной из немногих эффективных (к тому времени самой эффективной) из государственных служб, если, конечно, и это не очередной миф. Почему же, по вашему мнению, путч, задуманный и подготовленный первыми лицами государства и фактически осуществленный самой эффективной силовой структурой страны, так и не удался?
Ответы на эти вопросы я знаю. Теперь генерал Ачалов ушел в мир иной (в 2011 г. – Д. Н.), пусть будет ему пухом земля. Это была очень благородная, очень сильная личность – первый заместитель министра обороны. У меня с ним все эти дни были неформальные контакты. Дело в том, что армия, руководство армии не хотело кровопролития и министр обороны маршал Язов этого не хотел. И в этой обстановке Крючков не решился использовать только войска и силы своего КГБ. К сожалению, он сумел убаюкать и вовлечь во все эти заговоры старого солдата.
Министра обороны Дмитрия Тимофеевича Язова?
Да, Крючков вовлек в эту авантюру министра обороны маршала Язова. Но он как-то быстро начал понимать весь трагизм ситуации, так же как и генерал Ачалов и весь высший генералитет. В то же время более молодые были склонны выполнить любой приказ. Я вас уверяю, что, если бы Грачев[67] получил приказ, он бы немедленно начал штурмовать. Это потом разные интриганы добились того, что Грачев стал восприниматься как некий спаситель. Это все не так. Или если бы Громову отдали приказ – он бы тоже выполнил. И Лебедь. Когда я его (Лебедя) встретил в подвалах Белого дома (он выходил от Ельцина и шел к себе), он мне прямо сказал: «Да мы через пять минут вас разгромим». А рядом с ним были Кобец и еще несколько офицеров. Я говорю: «В таком случае я приказываю немедленно вас арестовать. Отведите этого генерала в подвал и приставьте охрану. А после того, как мы разгромим ГКЧП, отдадим его под суд». Это на него, как оказалось, произвело очень большое впечатление.