– Я только задаю вопросы. Это моя работа.
Анджи кивнула, обошла диван и села напротив Евы.
– Эта работа дается вам нелегко. Когда вы смотрите на мертвых, у вас в глазах стоит жалость. – Она перевернула портрет Кенби. – Незачем на него смотреть. Вы его и так не забудете.
– Он больше не нуждается в моей жалости.
– Думаю, да. – Тут в комнату вошла Лиэнн, державшая в руках небольшой ящичек.
– Да это камера-обскура! – выпалила Пибоди и тут же покраснела. – У моего дяди была такая. Когда я была подростком, он показывал мне, как ею пользоваться.
– Это очень старая техника. – Лиэнн поставила ящичек на стол, затем навела на Еву отверстие и сняла с него крышку. – Самодельный ящик с фотобумагой внутри. Свет поступает снаружи через отверстие, линза фокусирует луч и создает изображение. Пожалуйста, посидите неподвижно, – сказала она Еве.
– Этот ящик создаст мой портрет?
– Да. Понимаете, свет совершает здесь маленькое чудо. Я прошу каждого из моих студентов сделать такую камеру-обскуру и поэкспериментировать с ней. Тот, кто не понимает этого чуда, может неплохо фотографировать, но никогда не создаст произведение искусства. Знаете, техника и технология – это вовсе не главное. Не все зависит от аппаратуры и умения ею пользоваться. Основа образа – свет и то, что он видит. То, что мы видим благодаря ему.
– То, что мы берем у натуры? – спросила Ева, внимательно наблюдая за Лиэнн. – Что всасываем из нее?
– Возможно. Некоторые первобытные народы боялись, что камера, воспроизводящая их изображение, крадет у человека душу; другие верили, что она дарит им бессмертие. Мы унаследовали и то и другое, объединив два верования. С одной стороны, мы увековечиваем модель, с другой – крадем моменты времени и присваиваем их. Иными словами, каждый раз что-то отнимаем у натуры. Этот миг, это настроение, этот свет. Они никогда не будут такими же. Даже секунду спустя. Уйдут и навсегда сохранятся благодаря фотографии. В этом и заключается чудо.
– В фотографиях мертвых нет ни мысли, ни настроения, ни света.
– Нет, есть. Мысль, настроение и свет художника. В большинстве случаев смерть очищает человека. Отметает все лишнее и оставляет главное… А теперь посмотрим, что у нас получилось.
Она закрыла отверстие крышкой и вынула лист бумаги с изображением Евы, напоминавшим бледный набросок карандашом.
– Свет вырезает образ, выжигает на бумаге и сохраняет его. Свет, – сказала она, протянув листок Еве, – это инструмент, магия и душа одновременно.
– Интересный она человек, – сказала Пибоди. – Держу пари, что она потрясающий учитель.
– А поскольку она умеет манипулировать изображениями, то могла подделать показания видеокамер, подкрутив счетчик времени. Следовательно, ее алиби может оказаться фикцией. Во всяком случае, такая возможность существует. Придумай мотив.
– Ну, я не…
– Не обращай внимания на то, что она тебе нравится. – Ева выехала на улицу. – Зачем ей было выбирать, преследовать и убивать двух красивых юных студентов?
– Искусство. Все дело в искусстве.
– Конкретнее, Пибоди.
– О'кей. – Пибоди захотелось снять фуражку и почесать в затылке, но она сдержалась. – Управлять натурой? Управлять искусством, чтобы творить?
– Это первый уровень, – согласилась Ева. – Управление, творчество и в результате признание. Внимание, слава… Возьмем нашу профессоршу. Она учит студентов, отдает им свои знания, умения, опыт, а они берут это и становятся тем, кем она сама стать не смогла. Она написала пару книг, опубликовала несколько фотографий, но художником ее не считают, верно? Ее считают всего лишь учителем.
– Это очень уважаемая, но часто недооцениваемая профессия. Вот вы, например, хороший учитель.
– Я никого ничему не учу. Может быть, готовлю. Но это совсем другое дело.
– Если бы вы не учили меня, я бы не получила возможность выстрелить в мишень. Во всяком случае, это произошло бы не так быстро.
– Я лишь готовила тебя, и не будем больше об этом говорить… Второй уровень – это что-то взять у натуры. Для убийцы натура – не личность, у которой есть своя жизнь, семья, потребности или права. Натура – это что-то вроде дерева. Если для каких-то твоих нужд нужно срубить дерево – что ж, тем хуже для него. Деревьев на свете много.
– Вы же знаете, что в нашей семье – все сторонники «зеленых». – Пибоди передернула плечами. – При мысли о бездушно срубленных деревьях меня бросает в дрожь.
– Этот убийца убивает не ради желания пощекотать себе нервы. Гнев и корысть тут ни при чем. И секс тоже. Это что-то глубоко личное. И интимное. «У этого человека, у этой особи есть то, что мне нужно, и я возьму это. Возьму то, что у них есть, и оно станет моим. Они станут моими, а результат – произведение искусства. Вот он я. Восхищайтесь мной».
– Это настоящее извращение.
– Это очень извращенный ум. Извращенный, изощренный и хладнокровный.
– Вы думаете, это профессор Браунинг?
– Она имеет к этому отношение. И мы должны выяснить, какое именно. Кто знает ее, Хастингса и двух жертв одновременно? Кто имел контакты с ними всеми? Постараемся узнать.
Они поехали в Джульярд. Жизни Рэйчел Хоуард и Кенби Сулу должны были где-то пересекаться.
Ева велела Пибоди побродить по театральному факультету с фотографией Рэйчел, а сама пошла в деканат.
Когда зазвонил видеотелефон, Ева стояла в задней части репетиционного зала и следила за группой молодых людей, изображавших различных животных.
– Даллас.
– Привет, лейтенант. – На экране появилось лицо Рорка. Его улыбка тут же исчезла, сменившись недоумением. – Где ты? В зоопарке?
– В каком-то смысле. – Пытаясь уменьшить шум, она вышла в коридор. – Все в порядке?
– Более-менее. Ева, я должен на несколько дней улететь.
– Ох… – Собственно говоря, в его отлучках не было ничего необычного. У Рорка были обширные деловые интересы, но время он выбрал неудачное.
– Я должен лететь в Ирландию, – сказал Рорк, не дав ей продолжить фразу. – Должен вернуться и завершить то, что начал.
– Послушай, мне понятны твои чувства, но я веду дознание. Дай мне закончить дело. А потом я возьму отпуск. Подам заявление, как только вернусь в управление.
– Я должен сделать это сам.
Она сосчитала до десяти, а потом выдавила:
– Рорк…
– Ева, это нужно сделать. Тебе не о чем беспокоиться. Я не хочу, чтобы ты волновалась из-за меня. Извини, что я бросаю на тебя Соммерсета. Постараюсь вернуться как можно быстрее.
Лицо Евы осталось спокойным, а голос ровным. Это было необходимо им обоим.
– Когда ты улетаешь?
– Сейчас. Немедленно. Честно говоря, я уже на борту челнока. Не могу сказать точно, где я буду, потому что еще сам не знаю этого. Но персональный видеотелефон всегда при мне. Ты сможешь связаться со мной в любое время.
– Ты знал, что улетаешь! – Она понизила голос и повернулась спиной к сновавшим по коридору студентам. – Еще утром.
– Сначала мне нужно было уточнить кое-какие детали.
– Но ты уже принял решение.
– Да, принял.
– И нарочно позвонил тогда, когда я уже не могу остановить тебя.
– Ева, ты бы не остановила меня. А я не имел права отрывать тебя от дела и требовать, чтобы ты нянчилась со мной.
– Разве ты не делал то же самое, когда полетел со мной в Даллас? Не нянчился со мной?
На его лице отразилась досада.
– Это было совсем другое дело.
– О да, я забыла. Ты у нас мужчина с железными яйцами.
– Мы вылетаем, – холодно ответил Рорк. – Я при первой возможности сообщу тебе, где нахожусь. Вернусь через несколько дней. Возможно, скорее. Тогда ты сможешь пнуть меня в железные яйца. И все равно я люблю тебя. Как ни странно.
– Рорк… – Но он уже дал отбой. – Черт бы все побрал! – Она дважды пнула стену.
Потом Ева вернулась в репетиционный зал и выместила свою досаду на кравшихся тиграх и прыгавших шимпанзе, беспощадно растолкав их.
Занятия вела тоненькая и прямая, как карандаш, женщина с копной голубых волос.
– Ах, – сказала она, – а вот и одинокий волк!
– Заставьте их замолчать, – велела Ева.
– Но урок в разгаре.
– Заставьте их замолчать! – Ева вынула жетон. – Немедленно!
– О черт, только облавы на наркоманов нам и не хватало! – Голос тоненькой женщины оказался удивительно громким, и ее команда «стоп!» была выполнена немедленно.
Ева встала перед преподавательницей.
– Я лейтенант Ева Даллас из Нью-Йоркской городской полиции. – Это заявление вызвало у публики громкий стон, и два студента устремились к запасному выходу. – Стоять! Меня не интересует, что у вас в карманах или в крови. Но я проверю каждого, кто попытается улизнуть.
Все тут же застыли на месте.
– У меня есть фотография. Я хочу, чтобы вы по очереди подошли ко мне и посмотрели на нее. Мне нужно выяснить, знает ли кто-нибудь эту девушку, видел ли ее кто-нибудь и что ему о ней известно. Ты, – показала она на парнишку в черной майке и широких шортах. – Подойди сюда.