Хотя Хэл женился на Элизабет главным образом для того, чтобы у его осиротевших детей была мать, вскоре все в ней души не чаяли, как и в Дориане, с того дня, как она дала ему жизнь. Все — кроме Черного Билли.
Уильям Кортни не любил никого, кроме отца, и ревновал его свирепо, как пантера. Элизабет защищала мальчиков от его мстительного внимания, пока море не поглотило ее, оставив их без защиты.
— Тебе не следовало оставлять нас, — негромко сказал Том и тут же виновато взглянул на брата. Но Гай, погруженный в молитву, не услышал его, и Том перешел к следующему гробу, расположенному подле саркофага Маргарет. Здесь лежала Юдифь, эфиопская принцесса, мать Черного Билли. Мраморная статуя на крышке изображала красивую женщину с яростным, почти ястребиным лицом — его унаследовал сын. Она была в доспехах, как подобает командующей армией в войне с язычниками. На поясе — меч, на груди — щит; на щите — коптский крест, символ Христа, предшественник даже католического.
Густые курчавые волосы короной венчали непокрытую голову. Глядя на нее, Том почувствовал, как в нем оживает ненависть к ее сыну.
— Жаль, лошадь не сбросила тебя раньше, чем ты зачала своего щенка. — Это он произнес вслух.
Гай встал и подошел к нему.
— Разговоры с покойниками приносят неудачу, — предупредил он брата.
Том пожал плечами.
— Сейчас она ничего не может мне сделать.
Гай взял его за руку и подвел к следующему в ряду саркофагу. Оба знали, что тот пуст.
Крышка не закрыта.
«Сэр Фрэнсис Кортни, родившийся 6 января в графстве Девон. Рыцарь ордена Подвязки, ордена Святого Георгия и Священного Грааля, навигатор и моряк, исследователь и воин. Отец Генри и доблестный джентльмен, — прочел Гай. — Несправедливо обвинен в пиратстве проклятыми голландскими поселенцами мыса Доброй Надежды и жестоко казнен 15 июля 1668 года. Хотя его бренные останки покоятся на далеком, суровом африканском берегу, память о нем жива в сердце его сына Генри Кортни и в сердцах всех смелых и верных моряков, которые ходили по океану под его командованием».
— Как отец мог поставить здесь пустой гроб? — удивился Том.
— Думаю, он собирается как-нибудь вернуть тело деда, — ответил Гай.
Том пристально взглянул на него.
— Он сказал тебе об этом?
Парень ревниво следил, как бы отец не сообщил брату нечто особенное. Мальчики преклонялись перед отцом.
— Нет, — признался Гай, — но я жду от него этого.
Том утратил интерес к разговору и прошел в центр открытого пространства, где был выложен из гранита и пестрого мрамора странный круглый рисунок. В четырех точках круга располагались медные котлы, какие-то люди помещали в них древние стихии: огонь, воду, воздух и землю; это происходило в полнолуние во время зимнего солнцестояния, когда собирался орден Святого Георгия и Священного Грааля. Сэр Генри Кортни — рыцарь-навигатор этого ордена, как и его отец и дед.
В центре куполообразной крыши склепа находилось отверстие. Здание построено так хитро, что в полнолуние рисунок на каменном полу освещается и таинственный, черного мрамора, девиз ордена: «In Arcadia habito»,[2] становится прекрасно виден. Мальчики еще не знали глубокого смысла этого геральдического девиза.
Том ступил на готические буквы, прижал руку к сердцу и начал читать присягу, которая когда-нибудь и его сделает рыцарем ордена:
— Я верю и буду защищать эту Веру всей жизнью. Я верю в единого Бога в Троице, в вечного Отца, вечного Сына и вечный Святой Дух.
— Аминь! — негромко воскликнул Гай. Братья старательно изучали череду вопросов и ответов, звучащих при вступлении в орден, и после сотен повторений знали их наизусть.
— Я верю в Единую церковь Англии и в божественное право ее представителя на земле Вильгельма Третьего, короля Англии, Шотландии, Франции и Ирландии, Защитника Веры.
— Аминь! — повторил Гай. Однажды обоим близнецам предстоит стоять в свете полной луны и давать клятву.
— Я буду поддерживать церковь Англии. Я буду противостоять врагам моего суверенного господина Вильгельма… — искренне продолжал Том голосом, который уже почти перестал казаться детским. Но неожиданно замолчал — из отверстия на крыше над его головой послышался негромкий свист.
— Это Дорри! — испуганно сказал Гай. — Кто-то идет.
Оба застыли, ожидая второго свиста, более громкого: он означал бы тревогу и опасность. Но его не было.
— Это она, — улыбнулся Том брату. — Я уж боялся, не придет.
Гай не разделял его радости. Он нервно почесал шею.
— Том, мне это совсем не нравится.
— У тебя яиц нет, Гай Кортни! — рассмеялся Том. — Не попробуешь — так никогда и не узнаешь, до чего это приятно.
Шорох соломы, легкие шаги на лестнице — и в склеп вбежала девушка. Она остановилась у входа, тяжело дыша, ее щеки раскраснелись. На холм она поднималась бегом.
— Кто-нибудь видел, как ты выходила из дома, Мэри? — спросил Том.
Она покачала головой.
— Никто не видал, мастер Том. Все коров доят.
Говорила она на местном диалекте, но ее голос звучал легко и приятно. Отлично сформировавшаяся фигура, полная грудь, пышный зад. Мэри старше близнецов; ей скорее ближе к двадцати, чем к пятнадцати. Кожа безупречная, гладкая, точно знаменитое девонское масло, а спутанные темные кудри обрамляют привлекательное полное лицо. Губы у нее розовые, мягкие и влажные, глаза хитро прищурены, взгляд опытный.
— Ты уверена, Мэри, что мастер Билли тебя не видел? — настаивал на своем Том.
Она замотала головой, так что затряслись кудри.
— Нет. Я заглянула в библиотеку, перед тем как выйти; он там, как всегда, с головой ушел в книги.
Она подбоченилась; руки у нее были красные из-за работы в посудомойне. Она почти обхватила ими стройную талию. Глаза близнецов проследили за этим движением Мэри и остановились на ее теле. Платье и нижние юбки доходили до середины полных икр, лодыжки были тонкими, а ноги — босыми и грязными. Мэри увидела выражение глаз парней и улыбнулась, сознавая свою власть над ними.
Подняв руку — оба взгляда послушно сопроводили это движение, и Мэри выставила грудь так, что сдерживающая лента туго натянулась, — она принялась возиться со шнуровкой корсета.
— Ты обещал, я получу за это шесть пенсов, — напомнила она Тому. Тот пришел в себя.
— Да, Мэри. — Он кивнул. — Шесть пенсов за нас обоих, за Гая и за меня.
Она тряхнула волосами и показала розовый язык.
— Хитрый ты, мастер Том. Шесть пенсов за одного, за двоих будет шиллинг.
— Не глупи, Мэри. — Он порылся в кошельке и вытащил серебряную монету. Подбросил ее в воздух.
Монета блеснула, вращаясь, и Том поймал ее и протянул на ладони Мэри, чтобы посмотрела.
— Целый серебряный шестипенсовик, и все тебе.
Мэри снова покачала головой и потянула ленту корсета.
— Шиллинг, — сказала она, и корсет раскрылся на дюйм.
Оба мальчика смотрели на открывшуюся серебристую кожу: она резко отличалась от загорелых веснушчатых плеч.
— Шиллинг, или до свиданья. — И она с деланным равнодушием пожала плечами.
При этом движении одна ее грудь наполовину вывалилась из платья, скрытым остался только выпуклый сосок, но из-под блузы выглядывал его рубиновый ореол. Оба мальчика лишились дара речи.
— Язык проглотили? — насмешливо спросила Мэри. — Думаю, здесь мне нечего ловить. — И она повернулась к лестнице, взметнув юбки так, что мелькнул округлый зад.
— Подожди! — сдавленно позвал Том. — Пусть будет шиллинг, Мэри, красавица.
— Сперва покажи, мастер Том. — Она бросила взгляд через веснушчатое плечо.
Он лихорадочно рылся в кошельке.
— Вот, Мэри. — Том достал монету, и Мэри медленно подошла к нему, покачивая бедрами, как плимутская портовая девка.
Она взяла монету из его пальцев.
— Ты считаешь меня красивой, мастер Том?
— Ты самая красивая девушка во всей Англии, — ответил Том, абсолютно искренне. Он потянулся к ее большой круглой груди, которая полностью показалась из-под корсета.
Мэри хихикнула и шлепнула его по руке.
— А как же мастер Гай? — Она посмотрела мимо Тома. — Тебе ведь впервой, мастер Гай?
Гай с трудом сглотнул, но не сумел сказать ни слова. Он потупился и багрово покраснел.
— Это у него в первый раз, — подтвердил Том. — Начинай с него. А я потом.
Мэри подошла к Гаю и взяла его за руку.
— Не бойся. — Она улыбнулась, стрельнув глазами. — Больно не будет. — И повела его в глубину склепа.
Мэри тесно прижалась к Гаю, и он ощутил ее запах. Вероятно, Мэри не мылась целый месяц, и от нее сильно пахло кухней, где она работала, свиным жиром и древесным дымом, потом, как от лошади, и раками, которые варятся в кипятке.
Гай почувствовал, что его вот-вот вырвет.
— Нет! — выпалил он и вырвал руку. Я не стану. Не могу… — Он был готов расплакаться. — Иди первый, Том.