Глава 16
Лев Батенин щурился яркому солнцу из маленького окна и без конца вертел шеей. Грязный воротник рубашки натирал кожу, он его уже и внутрь заворачивал, и оторвать пытался, ничего не помогало. Кожа сделалась красной и болезненно зудела. Под ногтями черная кайма. Сколько ни пытался отмыть под скудной струей ледяной воды в камере, ничего не получалось. Грязь намертво въелась под ногти и словно окаменела там.
Сейчас бы в ванну, позволил себе помечтать Батенин. А затем супчика горячего с курятиной и помидор свежий он бы съел. Большой такой, сахаристый, с толстой плотной кожицей.
Сколько же его будут еще держать? Хотя, после того как ему сообщил тот противный мужик об обыске в его квартире, он домой не особо и рвался. Понимал же, не дурак, что могли искать у него дома. Сначала узнали, кого на месте убийства арестовали. Потом адрес вычислили. А затем обыск устроили. Портфель тот злосчастный искали, и зачем он его только забрал? Зачем вообще в ту квартиру заглядывал?
Теперь ему по всем подсчетам труба. Либо за убийство посадят, если не найдут никого подходящего на эту роль, либо уже на воле убьют за портфель. Мог бы и отвертеться, конечно, мол, не брал, и все тут. А фотография?! Он же сам ее, идиот, собственноручно на самом видном месте выставил в своей квартире.
Обыск был? Был. Портфель не нашли? Не нашли. Не брал, стало быть, портфель? Получается, что так. А фотография тогда откуда? Фотография как раз из того самого портфеля. И отвертеться тут никак не получится. Ибо второй такой снимок мог быть, а вот то, что он крест-накрест перечеркнут, вряд ли могло быть совпадением. Так что…
Так что попал он по всем статьям. И неизвестно, где ему будет лучше. В тюрьме или на воле. Помыться бы вот только. Да белье поменять. Но навестить его некому.
Через час его вдруг потащили к следователю. Давно, дня три уже, не дергали. А тут вспомнили о нем. И зачем нервы свои и время на него тратят? Он все равно им ничего не скажет. Тогда ему уж точно впаяют пожизненное и к убийству все нераскрытые квартирные кражи приплюсуют.
– О, Лева, добрый день, – с мерзкой ухмылкой поприветствовал его тот мужик, который запирался с ним в кабинете, выпроводив Рашидова. – Вижу, по воле ты заскучал, так?
Батенин счел за благо промолчать. Мужик едкий, к каждому слову цепляется. Да никто еще не отменял, что молчание – золото.
– Иван Иванович будто отпускать тебя собирается, – начал издалека Сомов и сделал недвусмысленный знак Рашидову.
Тот исподтишка погрозил Сомову кулаком и ретировался к двери.
– Недолго, – предупредил, прежде чем за дверью скрыться. – Если что, я тут, рядом…
– Ну что, Лева, попал ты! Ох, как попал! – промурлыкал Сомов, подтаскивая стул к нему поближе, оседлал его, сложил руки на спинке и подбородком в них уткнулся, и глаза сделал такие печальные, печальные. – Век тебе отсюда не выбраться, если я рот чуть приоткрою.
– Чего это? – разлепил ссохшиеся губы Лев.
Пить хотелось так же сильно, как купаться. Чего-нибудь ледяного и освежающего. Из запотевшей бутылочки. Чтобы пузырьки лопались и кололи нёбо. И…
– На, попей. – Движением кудесника Сомов извлек из кармана жестяную баночку спрайта. – Тут, вижу, не балуют.
Лев бы и отказался, гордость и все такое, да и мужик был очень противный, чтобы из его рук подачки принимать. Но больно пить хотелось. Разве устоишь?
– Молоток, – подхвалил Сомов, выбрасывая пустую жестянку в мусорную корзину. – Поговорим?
Лев кивнул.
– Так вот, Левушка, что я тебе хотел сказать. – Сомов полез в карман, достал сигареты, показал на них взглядом, предлагая, Лев отказался, и он закурил один. – Я стал обладателем ценной информации, которая тебе может очень сильно навредить.
– То есть? – настороженно покосился Батенин на противного мужика.
– У меня есть свидетельские показания, что ты у нас являешься квартирным вором.
По спине у него будто гадюка под ремень поползла, так мерзко и страшно сделалось. И тут же болью стегануло под лопатки, под грудь. Кто же мог свидетельствовать, если об этом никто, никто не знает? Кто мог настучать на него? За что? Когда?
– А вот припрятал ты однажды в ненужном месте сворованный бумажничек, в котором документики чужие имелись. И потом еще раз, и еще. А человечек-то нашел их не единожды. И понял, покумекав, чем ты промышляешь. – Сомов удовлетворенно понаблюдал страх допрашиваемого и решил пойти чуть дальше, чтобы, как говорится, закрепить успех. – И тогда я прошелся по некоторым адресам недавно обворованных квартирок и просмотрел записи видеокамер, установленных в подъездах, и узнал ведь тебя, Левушка! Узнал!
Страх отпустил Батенина так же внезапно, как и сковал, опоясав грудь и спину огненным обручем.
Врет мент, или кто он там! Врет и на понт берет, как сказал бы сокамерник Льва. Ни единого раза Лев не вошел в подъезд, где хоть какой-то намек на видеокамеру имелся. И узнавал он об этом предварительно подробно. И сам не был простофилей, знал, как эта штуковина выглядит.
Нет и не могло быть никаких видеозаписей. Брешет волк позорный. А что человечек нашел бумажник с чужими документиками… Хм-м…
Ну, был прокол, был. Пару раз прятал трофеи в своем ларьке торговом. Тонька, видимо, находила и поняла по чужим паспортам и водительским удостоверениям, чем хозяин ее в свободное от предпринимательской деятельности время промышляет.
Так то разве свидетель? Так, пустышка! Документы он те уничтожил, как и бумажники. Слова торговки без улик никто к делу не пришьет.
Не выйдет у него ничего. Не выйдет, как бы он ни старался.
Сомов почувствовал перемену в Батенине молниеносно и понял, что дал маху. И что не так прост этот лоховатый с виду малый, будто бы случайно оказавшийся в квартире, где совершено было убийство.
– Что скажешь? – толкнул он его коленом в колено.
– А ничего не скажу, – нагло заявил Батенин и улыбнулся. – Рассказывайте кому хотите! Доказывайте. Только ничего у вас не получится. Ничего я не крал и чужих бумажников никогда в руках не держал.
– А что держал? Дамские сумки, портфели? – Сомов сердито засопел. – Что украл в той квартире, где убийство произошло? Ты ведь не просто так туда вернулся, да? Хотел бабе, что понравилась, вещицу ее вернуть, верно?
– Доказывайте!
Ох, и врезал бы сейчас Сомов наглецу промеж коленок носком ботинка, если бы слово Рашидову не дал.
Врет ведь! Сто процентов врет! Его продавец детьми клялась, что находила дважды в ларьке чужие портмоне с документами. А потом они девались куда-то. А куда им деваться, если сменщицы в ларьке не было. Она сама не брала. Значит, хозяин!
Только клятвы ее страшные в суде никто не станет слушать. Им улики подавай. И гад этот, сидящий напротив, неплохо об этом осведомлен, хотя и не судим и не привлекался. Умный, падла!
– А я не стану ничего доказывать, – сморщился, как от зубной боли, Сомов и снова закурил. – Я тебя просто сдам тому фрукту, у которого ты нужную вещь из-под носа увел, и все. И девчонка из-за этого пострадала. И в квартире твоей потом обыск из-за этого был. Сдам я тебя ему, как пить дать сдам!
Врет, нет? Лев насторожился и затих, размышляя. Аж голове сделалось больно от мыслей, что в ней теснились.
Мог он выйти на хозяина портфеля? Вряд ли. Хозяйка квартиры была женщина. Жила она там одна. Приходящий, тот, с которым Лев одновременно побывал в квартире, видимо, и искал портфель. Он мог и убить. Если он убил и этот мужик может спросить его о чем-то, значит, его взяли, получается? А почему тогда Лев сидит? Значит, не взяли. И значит, этот снова врет.
– Да сдавай, только не брал я ничего, – обнаглел он окончательно, отодвинув коленки подальше, заширял его этот, сил нет просто. – А в квартиру шел на свидание.
– К кому? – Сомов вдруг полез в карман куртки, достал оттуда что-то и спрятал за спину. – К кому шел?
– К женщине. К молодой красивой женщине.
– А как ее звали? – пристал, как репей, к нему Сомов и что-то теребил и теребил у себя за спиной.
– Я не знаю, как ее звали, – занервничал Лев, не рассказывать же было этому мужику про фотографию, по которой влюбился.
– Ну а как она выглядит, помнишь хоть, ухажер? – развеселился Сомов.
– Помню. – Голос его дрогнул, снова стало жаль погибшей девушки и мечты своей.
– И которая из этих?
И противный мужик выставил ему под нос две фотографии. На одной точно была она – его фея. Правда, в обнимку с каким-то мужиком, спрятавшим лицо за ее плечом. А на второй другая девушка, тоже красивая, но Батенину не понравилась. Не любил он таких ярких. Опасными они были, не волшебными.
– Вот эта, – ткнул он пальцем в фото своей тайной возлюбленной.
– Ух ты! – не удержавшись, ахнул Сомов и потряс вторым снимком. – А эту вот не узнаешь?!
– Я ее не знаю, чего мне ее узнавать? – воскликнул он.
– Как же ты ее не знаешь, если сидел подле ее ног и выл, как ненормальный?
– Когда?! – открыл Батенин рот, ничего не понимая и переводя взгляд с портрета одной девушки на портрет второй.