– Что я?
– Если вы хотите мстить за монастырь, за ваше моральное поражение под стенами обители, я вам не союзник! Вы поступаете вопреки законам чести!
– Успокойтесь, маркиз! – усмехнулся де Фуа, – Я вам сообщу нечто такое, что заставит вас расстаться с вашими рыцарскими иллюзиями!
– Что вы мне сообщите?
– То, что тогда гвардейцы по приказу молокососа Бражелона пропустили в монастырь мятежника, раненого фрондера!
– Ну и что? Вы бы его прикончили? Пытали? Повесили – как вы когда-то угрожали виселицей своему родному племяннику Сержу? Это на вас похоже, генерал. Но все-таки…вы носите славное имя, вы же дворянин! Я удивляюсь, что дворянин по имени ДЕ ФУА не может понять, что можно вести себя как-то иначе с раненым повстанцем!
– А имя этого повстанца было… Я удивляюсь, что вы, маркиз, говорите о защите женской чести! Мятежник, спасенный виконтом от тюрьмы, и, по всей вероятности, от плахи, выжил и стал причиной бесчестья вашей молодой жены! Его имя – барон Оливье де Невиль, и о связи этой болтает весь белый свет!
Этими словами де Фуа добил маркиза. Бедняга опустил голову и прошептал:
– Я ваш, господа.
Вот что узнала Жюльетта, подслушав тайное совещание у мужа. Мы ждали, что хоть кто-нибудь из наших прежних друзей заявится в мушкетерский кабачок господина Годо. Я рассказывал Жюльетте новости Двора. Между делом сообщил ей, что утром, когда я уже бежал к ней, мне повстречались знакомые ребята, пажи этого бесноватого урода герцога Орлеанского, им, бедным, нелегко приходится с этим избалованным истеричным принцем, мой Людовик намного лучше, с ним можно договориться. Пажи поведали мне, что только что видели красавчика Бражелона в Люксембургском дворце. Я добавил, что виконт обзавелся новой шикарной шляпой, с длиннющими черными перьями, и эта шляпа вызвала зависть и восхищение всех пажей женоподобного брата короля, Филиппа Орлеанского.
– Что за глупость, какая-то там черная шляпа! – перебила меня Жюльетта, – Речь идет о жизни и смерти, а ты об этой дурацкой шляпе.
– Вовсе не дурацкая! Дурацкая шапка – колпак с бубенчиками, что надел Ришелье, когда по наущению герцогини де Шеврез плясал сарабанду перед Анной Австрийской! А у виконта дворянская шляпа, широкополая, с перьями. Моя, наверно, хуже!
– Оставь шляпы в покое! Будет время, я достану тебе шляпу в сто раз лучше, чем у виконта, нашел чему завидовать!
– Сомневаюсь.
– Не сомневайся. Скажи лучше, что ты знаешь о бароне де Невиле.
– У де Невиля новая лошадь. Он ее купил совсем недавно у де Гиша, а тому продал его приятель Шарль де Сен-Реми. Отличный конь! Английский жеребец. Кличка Дуглас. А любовница старая – твоя подруга маркиза***.
– Лучше бы было наоборот, – вздохнула Жюльетта, – это все, Ролан?
– Это все, Жюль…етта, / я шепнул ее имя тихонько./
– Шляпа, лошадь… одни глупости в голове у этого мальчишки?
Я тихонько засмеялся и пропел вполголоса:
''Во что-то надо верить, о чем-то надо петь,
И на ноги примерить, и на голову надеть?''
– Откуда это?
– Да так, старая песенка. Сочинил ее когда-то давно Шарль де Сен-Реми. Помню, там еще такие слова были:
''Интриг я не любитель, в политике профан,
Что делать дворянину, если он не Д'Артаньян?''
Жюльетта вздохнула:
– А время идет!
– Подожди…Еще не вечер!
И тут нам неожиданно повезло! Мы сидели себе в уголке, для вида заказав кисленькое винцо и довольно съедобный обед, ели-пили потихоньку, поджидая кого-нибудь из друзей нашего фрондерского детства. Мы сравнивали себя с рыбаками, закинувшими удочки в ожидании, пока клюнет какая-нибудь рыбешка. Хоть мелкая, да наша…
''Ловись, рыбка, большая и маленькая'', – пробормотал я, чокаясь с Жюльеттой. Но Жюльетта недаром воспитывалась у монахинь. Она напомнила мне о Чудном Улове Рыбы и процитировала Иисуса:
`'Я сделаю вас ловцами человеков''.
– Ого! Кажется, нам повезло! Бог нас услышал!
– Что такое? – спросила Жюльетта – она сидела спиной к двери и не видела вошедших.
– Не оборачивайся! Какие к нам плывут… крупные рыбы…
Я развел руками как хвастун-рыбак.
– Кто?
– Не оборачивайся! Я говорю,…крупные рыбы… Есть варинат: прилетели птицы высокого полета. Нам повезло больше, чем мы ожидали!
– Да кто, не томи!
– Знаешь, кого занесло в эту харчевню?
– ?
– Сюда явились маршал де Граммон и граф де Ла Фер, и с ними целая компания каких-то лихих парней, судя по всему, ребята серьезные!
– Что они делают?
– Разговаривают.
– Но у них свои дела.
– Конечно. Пусть обсудят свои дела, а мы пока прикончим это винцо. А потом я, Ролан де Линьет… закину удочку. А наживкой будет…
– Что?
– Наша песня, Жюльетта, наша песня!
И я тихонько просвистел несколько тактов ''Фрондерского ветра''. Глаза Жюльетты вспыхнули.
– О да, Роланчик, ты умница, на такую наживку как "Фрондерский ветер'' и граф и маршал наверняка клюнут! – восторженно сказала графиня де Фуа и, продолжая разыгрывать гвардейца, разлила остатки вина.
– За удачу, Роланчик!
– За удачу, Жюльетта! Ой – прошу прощения – Жюль!
9.СИЛА СОЛОМУ НЕ СЛОМИТ!
/Продолжение мемуаров/
Нам не пришлось долго ждать: беседа графа, маршала и их приближенных оказалась недолгой. Я находился в очень удобном положении: меня было незаметно, тогда как я прекрасно видел происходящее и не спускал глаз с их компании. Маршал Граммон, по всей вероятности, знакомил графа де Ла Фера с этими молодцами.
Поднялся рыжеволосый великан с пышными усами и бородой. Граф протянул ему руку, которую парнище почтительно пожал. Они еще о чем-то говорили минут пять, сблизив головы. После этого граф вручил великану какой-то мешок. Парень запустил руку в мешок и показал содержимое своим товарищам. Те пришли в восторг и хотели было закричать не то ''Ура!'', не то ''Да здравствует граф!'' – но граф сделал предостерегающий жест, парни притихли и начали прощаться.
Все свои наблюдения я тихонько перессказывал сестре, и мы пришли к единому мнению: это неспроста, затевается какое-то опасное предприятие, участниками которого будут рыжий великан и его отряд, а вдохновителями – граф де Ла Фер и де Граммон.
– Ну что же ты? – нетерпеливо спросила Жюльетта, – Иди же, Ролан! Иди, пока они не ушли!
А мне вдруг стало очень страшно. Нет, не мести де Фуа я испугался! Я боялся так запросто подойти к таким знаменитостям, я, маленький паж… А если они мне не поверят? Посмеются да прогонят, и я буду вынужден с позором удалиться.
– Мы же решили… Песня будет как пароль.
– А почему они должны поверить моей песне?
– Нашей песне, – поправила сестра, – Их тоже, Ролан. Это же наши!
– А если они мне не поверят? Нашу песню не только друзья знали. Боюсь я, ужасно боюсь, Жюльетта.
– Раньше ты никогда не произносил слово боюсь. В Доме де Линьетов не было трусов!
– Но я правда боюсь!
– Что ж, – сказала Жюльетта, этак презрительно сощурившись, – Тогда уходим. Пусть все остается на своих местах. Пусть Бофор воюет поврежденными пушками. Пусть все погибнут, потому что Ролан де Линьет струсил!
– А ты? Почему я? Почему бы тебе самой не обратиться к ним? – Жюльетта посмотрела на меня, и я понял, что она, удивленная и испуганная такой реакцией монахинь и придворных, предпочитает держаться в тени.
– Ты права, Жюльетта. В Доме де Линьетов не было трусов. Прости мне эту минутную слабость. Я просто очень разволновался, но это пройдет! Уже прошло!
– Вот и умница, Роланчик. Иди. С Богом, малыш!
– Позвать их сюда?
– Да, да! Я жду!
Ноги мои сделались как тряпочные, но я выбрался из-за столика и, стараясь держаться как можно непринужденнее, направился к Атосу и Граммону, которые продолжали свою беседу. Веселая компания рыжего парняги уже удалилась, хохоча и бряцая шпагами. Я подошел к столу, поклонился и вполголоса пропел: ''Фрондерский ветер веет над страной…" Граф и маршал переглянулись и удивленно взглянули на меня.
– И ''Фрондерский ветер'' принес к нам такого малютку? – насмешливо спросил герцог де Граммон. А граф де Ла Фер ничего не сказал, но смотрел на меня с лукавой, но добродушной улыбкой.
Тогда я вспомнил, что мне рассказывали о захвате Города вояками генерала де Фуа.
Когда фрондеры вывесили белый флаг, и Генрих Д'Орвиль заявил роялистским послам, что сдает Город армии короля, защитники Города бросали оружие, а люди де Фуа срывали с их шляп соломенные жгуты и выдирали из-за лент пучки колосьев – фрондерские знаки отличия. Де Фуа наблюдал за этим, сидя на коне, и тогда произнес фразу, которую потом повторила вся страна – кто с ненавистью и отчаянием, кто со злорадным торжеством: ''Сила солому ломит!''
А я сказал: ''Сила солому не сломит!'' Граф и маршал опять переглянулись.