-- Что тебе приготовить на завтрак? -- спросила она, намереваясь устроить ему праздничное угощение.
-- Апельсиновый сок.
-- И все?
-- Лучше ничего не есть. Меня рвет в самолете.
-- Не забудь захватить свой драмамин.
-- Да, обязательно.-- Сняв пижамную куртку, он пошел в ванную чистить зубы. После того как они переехали к Колину, Билли почему-то наотрез отказывался появляться перед ней в голом виде. У нее на сей счет появились две теории. Она знала, что Билли обожает Колина, но знала и другое: Билли стал меньше любить ее за то, что они некоторое время жили с Колином, не зарегистрировав брак. Да, суровые, болезненные условности детства.
Гретхен пошла будить Колина. Он что-то бормотал во сне, беспокойно ворочался в кровати.
-- Ах, вся эта кровь! -- вдруг отчетливо произнес он.
Что это с ним? Что он имеет в виду? Войну? Или свою картину? Ничего сразу не понять при общении с кинорежиссером.
Она разбудила его нежным поцелуем за ухом. Он лежал тихо, неподвижно, уставившись в потолок.
-- Боже, да еще ночь! -- воскликнул он.
Она поцеловала его еще раз.
-- Ты что, какая ночь, давно уже утро.
Он взъерошил ей волосы. Как жаль, что она уже побывала в комнате Билли. Когда-нибудь, как-нибудь утречком, может, в один из государственных или религиозных праздников Колин наконец займется с ней любовью? Чем же это утро сегодня хуже? Да, неукротимые ритмы желания.
Он со стоном попытался подняться, но упал снова на спину. Протянул руку.
-- Ну-ка, дай несчастному руку,-- сказал он.-- По доброте сердечной.
Гретхен, сжав его руку, дернула его на себя. Теперь он сидел на краю постели, потирая глаза тыльной стороной руки, щурясь от неприятного резкого дневного света.
-- Послушай,-- сказал он, отнимая руку от глаз.-- Вчера на просмотре в предпоследней части картины что-то тебе не понравилось. Что именно? -- с тревогой в голосе спросил он.
Ну вот, началось, даже не дождался завтрака, подумала она.
-- Я ничего не говорила,-- напомнила она ему.
-- Тебе и не нужно ничего говорить. Достаточно того, как ты начинаешь дышать.
-- Не заводись, ты и так -- клубок нервов,-- сказала она, стараясь уклониться от разговора.-- Тем более сейчас, когда ты еще не выпил кофе.
-- Давай, выкладывай...
-- Ладно. Мне действительно что-то там не понравилось, только я никак не могла понять, что именно.
-- Ну а теперь?
-- Думаю, что понимаю.
-- Так в чем же дело?
-- Ну, это в эпизоде, когда он получает известие и считает, что по его вине...
-- Да, ты права,-- нетерпеливо сказал Колин.-- Это одна из ключевых сцен в картине.
-- Он у тебя ходит, ходит по дому, глядит на свое отражение то в одно зеркало, то в другое, то в зеркало в ванной комнате, то в зеркало во весь рост на стене кладовки, в потемневшее зеркало в гостиной, в увеличительное зеркальце для бритья, наконец, в дождевую лужу на крыльце...
-- Сама идея довольно проста,-- сказал с раздражением Колин.-- Он изучает самого себя, не побоюсь банальности, он заглядывает себе в душу при разном освещении, с разных углов, чтобы понять... Ну и что здесь плохого, никак не пойму. Что тебе не нравится?
-- Две вещи,-- спокойно сказала она. Теперь Гретхен понимала, что эта проблема досаждала ей, досаждала подсознательно с того момента, как они вышли из студии: в кровати до наступления сна, на террасе, когда она смотрела вниз на подернутый смогом утренний город, читала газету в гостиной.-- Две вещи. Прежде всего, темп. Все в твоей картине развивается стремительно, динамично, но только до этого момента. Такая у тебя творческая манера. И вдруг неожиданно ты резко замедляешь темп, словно хочешь сказать зрителю: вот наступил кульминационный момент. Это слишком очевидно.
-- Да, это моя манера,-- сказал он, покусывая губы.-- Я всегда слишком очевиден.
-- Если ты будешь сердиться, то слова от меня больше не дождешься.
-- Я уже сердит, так что продолжай.