– Извини, – говорит Уилл, дождавшись, когда она отойдет на достаточное расстояние. – Я сам не знал, что она тут будет.
Он стоит не так уж далеко, на расстоянии вытянутой руки, однако мне кажется, что между нами пролегла пропасть. Такое впечатление, мы оба опутаны какими-то невидимыми коконами из силовых полей: стоит одному сделать шаг ближе, как другого тут же отбросит назад. Меня подмывает сказать, что мне понравился «Звездный крейсер», когда я прошлой ночью заставила себя смотреть этот сериал, но это прозвучало бы слишком… не знаю, интимно, что ли. Подобные разговоры были у нас еще до того, как он принял решение отойти, так сказать, в сторонку.
– А, вот и она! – От облегчения у него обмякают плечи, когда из стайки школьников возле буфета вырывается Хлоя с победно вскинутой пластиковой бутылкой.
– Я ее раздобыла! – кричит девочка еще на бегу, а добравшись, гордо передает мне воду. – Извините, что так долго, возле столика одна тетенька стала меня расспрашивать про Джейн. – Хлоя разжимает кулачок, протягивая Уиллу горстку монет. – Папа, вот твоя сдача!
– Какая-то женщина мной интересовалась? – переспрашиваю я, невольно вскидывая руку к горлу.
– Ну да. Она даже говорит: «А как твой папа ее зовет: Джейн или Эмма?» – Хлоя переводит взгляд с меня на отца и обратно, ловя реакцию. – Я ей и сказала: фу, какой глупый вопрос, потому что все знают, что тебя зовут Джейн!
– Хлоя. – Я стараюсь, чтобы голос у меня звучал ровно; рука сама собой соскальзывает в карман, хватая мобильник. – А эта тетя что-нибудь еще спрашивала?
Девочка мотает головой.
– Вроде бы хотела, но тут Коннор из четвертого класса полез без очереди, а Джейк Эдвардс ему и говорит, отойди или сейчас леща схлопочешь, а Коннор такой нахальный, он все равно…
Мы с Уиллом переглядываемся, пока Хлоя взахлеб пересказывает хронологию несостоявшейся потасовки. Наконец, слегка покачивая головой, он отводит взгляд.
– Ну а как она выглядела, эта тетя? – говорю я, когда Хлоя вынуждена остановиться, чтобы перевести дух.
– Обычная тетенька, – пожимает ребенок плечами. – В синей шляпке.
Глава 23
Пятью годами ранее
– Это как пить дать противозаконно.
Мы стоим на берегу реки; неподалеку от нас высится едва различимый штабель из бревен и поленьев, потому что единственным источником света служат лишь небольшие костры, устроенные в мягком, заиленном грунте. С момента объявления о гибели Рут пошел второй день.
Ал держится рядом со мной; Линна и Дейзи стоят по другую сторону от нее и беззвучно плачут, то и дело расцепляя руки, чтобы смахнуть слезы, которые не перестают катиться у них по щекам. Если честно, столь великая скорбь вызывает у меня некоторое недоумение: они ведь эту Рут и в глаза-то не видели, а страдают, будто потеряли близкую родственницу.
– По-хорошему, надо бы сходить в британское консульство, – отвечает мне Ал, только шепотом, чтобы не услышали члены коммуны. – И обратиться к прессе. Пусть все узнают, что тут творится.
– Сначала еще до Покхары добраться надо.
– Если верить Йоханну, мы тут застряли минимум на месяц. Я в толк взять не могу, как так вышло, что Линна притащила нас ровнехонько к началу сезона муссонов. О чем она вообще думала?
«Как бы половчее именно это и обтяпать», – проносится у меня в голове, но я молчу. Ал уже высмеяла мои предположения, что Линна по доброй воле готова здесь остаться, не говоря уже о коварном замысле устроить ловушку и нам троим.
– В общем, – дергает плечом Ал, – непохоже, чтобы Дейзи с Линной уже собирали вещички.
Дейзи ни словом не перемолвилась со мной после той перепалки в женской спальне. Напротив, будто приклеилась к Линне, ходит с ней на все медитации, болтологические сборища и занятия йогой. В столовой пристраивается либо рядом с Линной, либо в компании общинников. А я вот сижу сама по себе. Ал иногда подсаживается ко мне, иногда к Дейзи. Дипломат, что и говорить. Только все равно обидно.
– Меня от этого тошнит, – кивает Ал в сторону погребального костра. – Местные людишки будто на другой планете живут.
Позавчера ее трясло от гнева, когда я, незаметно удрав из кладовки, наткнулась на нее в плодовом саду. Она сидела под ореховым деревом, насасывая костяшки пальцев. На коре я заметила следы крови. Пару минут мы обе молчали, затем Ал подскочила и пару раз ударила кулаками по земле.
– И эти сволочи называют себя ее семьей!
Я знаю, кого она имеет в виду.
– Как же мне хочется набить ему рожу… – По скулам Ал катаются желваки. – Так бы и врезала по этой поганой, наглой, самодовольной харе!.. Нет, такая пропасть народу – и все как воды рот набрали. Да что с ними такое?!
Она расплакалась – молча, обхватив руками голову, сидя на голой земле. Я пристроилась рядом, тихонько поглаживая ее по спине, пока не прекратились всхлипы и она не полезла за своими сигаретами.
Это был последний раз, когда нам удалось пообщаться с глазу на глаз. Не прошло и минуты, как заявились Айсис с Черой: дескать, им нужна наша помощь в курятнике. С того момента нас уже не оставляли наедине. Даже сейчас – пусть они и стоят поодаль – я чувствую на себе их цепкие взгляды. Такое впечатление, что они догадываются о наших планах.
– Прошу тишины. Церемония прощания начинается. – Голос Айзека звонко разносится над садом. Он идет по дворику в сопровождении Йоханна и Гейба, каждый из которых в правой руке держит по факелу, а в левой на цепи покачивается по чашке с курящимися благовониями. Пламя подсвечивает им лица, заливая тенями глаза и впадины под скулами. За этой троицей тянется шлейф дыма, в котором движется еще одна группа, на сей раз из шести мужчин; на плечах они несут тело, завернутое в простыню. Я вижу посеревшую, восковую кожу женского лица.
Скорбящая толпа расступается, пропуская их к погребальному костру. Ко мне жмется Ал. Сквозь тонкую ветровку я ощущаю ее дрожь.
– Я не могу… я сейчас просто уйду…
– Можешь. – На нее сурово косится Линна. – Ты сильнее, чем думаешь.
– Нет. Нет…
Она умолкает, потому что тело уже положили на дрова, и Айзек тянется за факелом, который держит Йоханн. Он опускает его к вороху сухих листьев и веток, что навалены в основании. При появлении первого же языка пламени, лизнувшего древесину, Ал выдергивает руку из моей ладони и бегом припускает в темноту, в сторону главного корпуса.
– Я сама. – Линна сжимает мое плечо, и этот жест словно выбивает из-под меня почву. Впервые с момента нашего прибытия она ко мне прикоснулась. Что это, желание поддержать меня морально или попытка остановить, чтобы я не побежала вслед за Ал?
Из-под импровизированного капюшона на меня бросает взгляд Дейзи. Она тоже променяла свою модную ветровку на одеяло из шерсти яка, точь-в-точь как одеваются общинницы здешней «Эканта-ятры». Под усталыми глазами мешки, губы плотно поджаты в узкую линию.
– Не понимаю, почему у Ал такие настроения, – вдруг говорит она. – Все знают, что Рут не поддерживала отношений со своей семьей и что у нее вообще не было причин возвращаться в Англию. Вот она и сожгла свой паспорт; что здесь такого?
– Дейз… – Ее имя замирает у меня на губах, когда она резко отворачивается и уходит. Провожая ее глазами, я ловлю взгляд Фрэнка, который вскидывает ладонь в молчаливом приветствии. Я никак на это не реагирую, зато отмечаю про себя, до чего теплыми объятиями Чера встречает Дейзи.
Сейчас погребальное пламя намного выше, начинает облизывать саван Рут. Я вижу мягкие изгибы ее тела, слегка выдавшийся живот, контуры сложенных на груди рук. Вот, буквально в пяти метрах поодаль, на костре лежит человеческий труп, а я все никак не могу убедить себя, что это не сон.
– Тяжело, да?
– Жуть… – отвечаю я Йоханну, который, встав рядом, загородил собой Черу с Дейзи. Швед не сводит взгляда с Рут, чьи ступни, голени, а вот уже и туловище поглощает огонь. Затем ярко, будто солома, вспыхивает саван, и мертвую женщину задергивает пелена черного едкого дыма.
– А что это он делает? – спрашиваю я, показывая на Айзека; тот уже в третий раз обходит костер против часовой стрелки.
– Прощается. У индусов тоже принято троекратно обходить вокруг мертвых: один круг за Брахму-создателя, другой за Вишну-защитника, а третий – за Шиву-разрушителя. Мы, впрочем, делаем это, прощаясь с ее телом, разумом и, наконец, с душой.
Костер трещит, плюется огнем; несколько женщин шарфами или платками прикрывают себе рот и нос.
Я перевожу взгляд на Йоханна.
– А что, Рут пользовалась большим уважением в общине?
У него на щеке дергается мускул; он молчит, прикрывая глаза от жирного темно-серого дыма, который обдает нас тошнотворным запахом горелой плоти.
– Уважением? – На скуле вновь играет желвак, однако в целом выражение его лица остается бесстрастным. – Ну… скажем так, мне она нравилась.
– А Айзеку?