У меня никогда не было зацикленности на том, «свои» дети или не «свои». Принципиально не было! Наверняка это связано с моими убеждениями, с моей верой. В Библии четко сказано, что Бог – отец и защитник сирот. А еще есть четкое понимание, что христианин – это человек, усыновленный Богом и возвращенный в семью. Я сама это особенно глубоко прочувствовала, придя к вере из неполной семьи и не зная своего земного отца. Поэтому не может и не должно быть собственнического отношения к детям. Я много думала об этом и пришла к выводу, что ребенок, который требует внимания, по определению «свой». Поэтому сомнений, принять или не принять ребенка в семью, у нас попросту не было. Мы с мужем очень любим детей. Правда, жизнь оказалась стремительной, переполненной, у мужа бесконечные поездки, и хотя, будучи женатыми, мы сразу обсудили, что хотели бы взять детей, время летело, как сумасшедшее. Молодость, энергия, вовлеченность в дело… В какой-то момент мы просто сказали себе «стоп» и ударили по тормозам. Это было синхронным решением, ни один из нас никогда не был против усыновления, не имел возражений, но никак не находилось времени для этого, чтобы начать этот процесс. А теперь вступил в действие приоритет «ребенок», и остальное нужно было подстраивать под это.
В школу приемных родителей мы пошли осенью 2013 года, а Лилиана появилась у нас уже в начале 2014-го. Когда встретились, ей было всего 2,5 месяца – она родилась 27 ноября 2013 года. Была недоношенная, совсем крохотулечка… но с таким взрослым, пронзительным взглядом.
Школу мы искали по Интернету. Все хвалили 19-й детский дом в плане подготовки родителей. Но так вышло, что набор туда был закончен, нам пришлось бы ждать до весны. И тогда я нашла школу, которая расположена недалеко от нас, – «Планета семьи». Позвонила, и выяснилось, что вот-вот начнутся занятия, у них (о чудо!) как раз осталось только 2 места. Очень символично для нас, 25 декабря, в Рождество, мы доучились и получили сертификаты. Конечно, мы многое до учебы знали, о чем-то догадывались, о чем-то предпочитали не думать, отмахивались, как и все, – это естественная защитная реакция. В школе открывалось немало информации, которая действительно пугала. Я понимаю, что все это делалось намеренно, чтобы страхи мы пережили там, в аудитории, и заранее справились с ними. И периодически мы всей группой входили в шоковое состояние, представляя себе те ситуации, которые описывали преподаватели. В начале обучения у всех был огромный энтузиазм, потом все переживали жуткие страхи и сомнения, а к концу занятий справились с ними и обрели уверенность. Хорошим ободрением стало то, что в «Планете семьи» родителей не бросают, оказывают сопровождение, консультируют, и есть уверенность, что тебя поддержат. Что касается нас с мужем, сомнений как таковых и не было – просто в какие-то моменты становилось немного страшно, думали, справимся или нет. Но к концу лишь еще сильнее укрепились в своем решении.
К 31 декабря у нас уже были готовы все документы – мы ими занимались в процессе учебы. Впереди длинные праздники, а нам так не хотелось ждать, когда они закончатся, так что со всеми бумагами мы отправились прямиком в нашу опеку. У нас хорошая опека. Сколько раз благодарила Бога за главного специалиста Тамару Валерьевну. Отнесли ей все документы и стали ждать заключение. Документы собирали на обоих – сразу были настроены на усыновление. У мужа итальянское гражданство, но поскольку он мой супруг, то в правах якобы приравнен к российскому гражданину – это прописано в законодательстве. Но на деле получилось, что вроде как да, а вроде как нет. К этому еще вернусь. В общем, достаточно оперативно мы все бумаги собрали, вскоре после новогодних праздников получили заключение. А дальше началось самое веселое и депрессивное – поиск.
Мы и до этого, конечно, заглядывали в базу, хотя нам весьма резонно говорили, что не надо спешить – пока документы будут готовы, этих детей может уже и не быть. Но, конечно, все равно лазили, смотрели. Записались на прием в федеральный банк данных по детям-сиротам и по Москве, и по Московской области. Но там была огромная очередь – мы могли попасть на собеседование только во второй половине февраля. А пока мы заходили в базы данных, я сама звонила в какие-то опеки. Звонки меня вогнали в состояние ступора. Понятно, что мы в тот момент задавали себе честный вопрос о здоровье ребенка, поскольку здесь важна моральная готовность к тем или иным серьезным недугам. Мы не искали здорового ребенка, не было таких иллюзий. Понимали, что все дети с отставанием. Также мы задумывались о двоих, если бы вдруг так получилось, что есть братья-сестры. Но сколько я ни звонила, ответы были: «Этого уже забрали». «А на этого ребенка мы вообще не даем направление». На вопрос «Почему?» отвечали: «Потому что ему жить месяца два осталось». После таких звонков состояние становилось очень тяжелым. В итоге мы с мужем пришли к тому, что вместе сели и помолились. Попросили: «Пусть нам позвонят». Решили, что, если нам позвонят, мы просто будем знать, что этот ребенок дан нам от Господа, и не важно, что с ним. Мы его примем. С этим пришел удивительный покой в сердце.
Спасибо нашему специалисту, она посоветовала идти напрямую в те опеки, при которых есть роддома, районные дома малютки, и там оставлять заявление, что мы являемся кандидатами на усыновление. Мы начали ездить по опекам. Поехали на Красную Пресню, там оставили заявление. В тот же день заехали на «Коломенскую», это недалеко от нашего дома. При этой опеке есть 7-я больница, роддом. Мы пришли туда, сказали, что хотим оставить заявление. Специалист опеки была не в очень хорошем расположении духа – сказала, что детей нет и не будет. Я не стала язвить, что, если роддом на территории, даже сегодня кто-то может родить и, к сожалению, оставить. Потом она осеклась и сообщила, что дети бывают, но только «национальные» – таджики, киргизы, но сейчас даже таких нет. Мы ответили, что национальность нам не важна, а написать заявление – это наше право. В общем, заполнили анкеты и, ни на что не надеясь, ушли. Муж сказал: «Эти точно не позвонят». Это было в начале февраля, как сейчас помню – понедельник.
И вдруг в четверг звонит та самая дама из опеки, в которой мы были в понедельник, и говорит: «У меня девочка-осетиночка зависла в Морозовской больнице, ее вот-вот выпишут. И я про вас вспомнила, вы же сказали, что вам национальность не важна». Муж тут же мчится в эту опеку, ему там распечатывают совершенно нелепую фотографию ребенка с головой в форме яйца. Но мы же сказали, что любого ребенка возьмем, поэтому я уже совершенно спокойно смотрела на фото, просто подумала – выясним потом, что там с головой. Нам дали направление на знакомство, и на следующий же день мы поехали в больницу.
Как назло, у меня недавно был герпес, визуально еще не до конца все прошло, и мне даже не дали подержать ребенка. Крошечный кулек дали на руки мужу. В свои два с половиной месяца девочка весила 3 килограмма 800 граммов, рост был 45 сантиметров. Совсем крошечка. Зато у нее уже был приличный «послужной список», связанный с тем, как проходила беременность, роды, какие у мамы были болезни. Врач зачитывала нам все ее болячки и периодически извинялась: «Простите, но я обязана вам все это сообщить». Поначалу я что-то еще пыталась записывать, но потом бросила – все равно ничего не понимала. Там и анемия, и зеленые воды у мамы, и гипоксия головного мозга, и гипертонус, и отставание моторного развития, и инфекция мочевыводящих путей, и много других слов, которых я не знаю. Сейчас всего даже не вспомню. Потом сказали, что у ребенка долго не было статуса – мама ее оставила в роддоме, ушла, не написав ни заявления на присвоение имени, ни отказа. Только в середине января поставили статус, что ребенок без попечения родителей. И с этого момента начался отчет шести месяцев, в течение которых мать может одуматься и вернуться за дочкой, лишь по истечении этого срока мы сможем подать на усыновление. А пока мы могли взять ее лишь под опеку. Конечно, было немного волнительно: вдруг мама явится, и нам придется отдать ребенка, а мы уже к ней привыкнем. В общем, сидим, слушаем врача, неподалеку стоит медсестра с этим кульком. И огромные глаза девочки смотрят на нас – на меня, на мужа, на меня, на мужа. Она ресницами своими неимоверными хлопает, а у меня уже ком стоит в горле. И я понимаю – все, думать нечего, забираем! К тому же документы ребенка готовы на перевод в Дом малютки, и решать мы должны прямо сейчас. Либо мы ее забираем, и тогда затормозят перевод, переделают документы на передачу в семью, либо в понедельник ее отправят в учреждение. Мы выходим, перевариваем это все, и я спрашиваю мужа: «Ну что?» А он говорит: «Думаю, что мы только что смотрели в глаза нашей дочери». Вот и я так думала.