Голос Чикахуа дрогнул, она слезла с Куохтли, села на край приборной панели, отвернулась и продолжила, не глядя на него:
– И я согласилась. С того дня всё изменилось. В школе все узнали, что я девушка полковника. Он объяснил это очень доходчиво: провёл показательные учения с боевой стрельбой между учениками и робовоинами своего дивизиона. Опытные армейские офицеры на глазах у всех в ходе учебного боя расстреляли всех моих обидчиков с завидной точностью. Последнего, который успел катапультироваться, убивать внутри кабинной капсулы не стали. Вместо этого его извлекли оттуда и увезли якобы в больницу. Через час его голова валялась в отхожем месте полевого туалета. На место проведения учений сразу же нагрянула военная полиция, которая провела расследование и к вечеру того же дня сообщила, что всё произошло в рамках боевой подготовки и не выходит за рамки страхового случая. Начальник следственной команды и полковник хлопнули друг друга по плечу и разъехались. А голова в сортире была объявлена муляжом. Типа, тот болван добровольно покинул школу и напоследок устроил такую вот дурацкую шутку. Посему страховая компания выплатит средства на ремонт школьных машин, а на освободившиеся места возьмут новых абитуриентов. После того случая никто не решался ко мне близко подходить, а я согласно графику раз в неделю ложилась в постель с полковником. Оставшиеся дни недели я пила. И если удавалось протрезветь к утру, то шла на занятия. В итоге мои навыки робовоина оказались далеки от максимально возможных для выпускника школы, но мне было уже глубоко наплевать. Добежать до точки боевого соприкосновения с Сияющими хватит – этого достаточно.
Монотонные интонации темноокой красотки вновь приобрели безразличный оттенок:
– Так я школу и закончила, просыхая лишь частично. Из-за моей стервозности на меня всё чаще жаловались офицеры, а из-за постоянного пьянства у меня начала портиться внешность, и полковнику это не понравилось. Он потребовал, чтобы я перестала столько пить и вернулась к занятию танцами. Иначе он оставляет за собой право применять ко мне силу. На что я завила, что буду делать, что хочу, иначе оставляю за собой право уйти к другому, например, к командиру дивизии или начальнику штаба. Они оба были совсем уж престарелыми, но вряд ли бы отказались. Полковника это взбесило, и он приказал запереть меня на гауптвахте в одиночной камере и держать там, пока окончательно не просохну. Неделю я бесилась в одиночке, пиная ногами тарелки с едой, которые мне приносили на приём пищи, потом мне стало скучно, и я потребовала от полковника, чтобы мне принесли мою научную работу, чтобы скоротать время. Это было ошибкой. Полковник прочёл отцовские документы и явился в камеру лично, без свидетелей. И сообщил, что эти данные являются прямым преступлением, и за разработку экстремистских материалов в пользу расы-противника мне грозит суд и пожизненный срок. Поэтому он даёт мне возможность выбора: либо моя научная работа ложится на стол следователям с соответствующими комментариями, либо я признаю его право на владение собой и подчиняюсь всем его требованиям. На принятие решения мне даётся две недели, которые я проведу на гауптвахте, а все мои документы пока останутся у него.
Чикахуа безнадежно вздохнула и продолжила, упершись стеклянным взглядом в тусклое свечение осветительной панели, находящейся в режиме аварийного питания:
– В тот момент мне казалось, что он блефует, и никакое это не преступление, ведь это же была научная работа, которую я готовила официально, пока училась в аспирантуре… В общем, я попросила его оставить мне научные материалы, чтобы не подохнуть от тоски, он не отказал. Две недели я читала отцовские записи и занималась танцами прямо в камере, восстанавливая форму, потом сказала полковнику, что соглашаюсь на его условия. Он снял мне апартаменты недалеко от воинской части, но документы так и не отдал. Сказал, что занимается моим устройством на армейскую службу и назначением в свой дивизион. Месяц я тренировалась по шесть часов в сутки и не пила ни капли, из-за чего терпеть постельные сцены с Жабой стало совсем невмоготу, и крыша у меня едва не отъехала окончательно. Но я всё-таки добилась своего. Жаба поверил, что я взялась за ум, и расслабился. Ещё через две недели мне удалось выяснить, где он хранит мои документы. Оказалось, что у себя дома. Я заявилась туда, пока его не было, и приятно поболтала с обеими его женами. Пришлось соврать, что Жаба планирует подстроить развод с одной из них и жениться на мне. Но я молодая и красивая, имею много предложений, и хочу заполучить брак повыгоднее. А такой-сякой Жаба отобрал у меня документы и бесится от ревности. Но если его жены отдадут мне их, я смогу наконец-то уехать в столицу к другому потенциальному жениху. Ложь далась мне с лёгкостью. Жены полковника были давно уже не первой свежести, они оказались наслышаны обо мне от сплетниц, поэтому сразу поверили и пришли в праведное негодование. Через пять минут все мои документы были у меня, а ещё через два часа я уже сидела в салоне лайнера, следующего на соседнюю планету моей цивилизации.
Взгляд темноокой красотки оторвался от осветительной панели и вяло переместился на маршевые экраны, на одном из которых виднелись боевые роботы ветеранов Третьей Команды, стоящие вокруг боевой машины Яотла.
– Но оказалось, что Жаба не блефовал. За два года обучения в школе робовоинов многое изменилось, и моя научная работа действительно стала относиться к категории экстремистских и изменнических материалов. Взбешённый полковник натравил на меня полицию, и я не попалась лишь потому, что свалила с планеты очень быстро. Меня объявили в розыск за распространение враждебной идеологии, и пришлось убираться из созвездия чуть ли не опрометью. Так я оказалась в другом созвездии, где меня никто не искал, но не приходилось сомневаться, что за такое обвинение я попаду за решётку где угодно, если засвечусь. Деньги у меня были, но до формирования общегалактического флота оставалось три года, и на такое время их точно не хватало. Жить не хотелось, умирать тоже, просто не хотелось ничего. Поэтому я решила пойти в наёмники. Подумала, что постоянное пребывание на грани гибели поможет мне не сойти с ума за эти три года, а если убьют – то всем проблемам конец. Я покопалась в сети, нашла пару-другую частных военных компаний и облетела их вербовочные пункты. Предложение Нопалцина оказалось самым выгодным.
Чикахуа на секунду замолчала и, не оборачиваясь, спросила:
– Как думаешь, почему?
– Жалованье у нас так себе, – глухо произнёс Куохтли, понимая, что она имеет в виду. – Наверное, Нопалцин потребовал от тебя меньше других?
– Это настолько заметно? – Чикахуа горько улыбнулась монитору. – Ты прав. Он не стал ставить какие-то особые условия. Сказал, что может взять меня просто так, но за гроши и не на должность робовоина, потому что у меня нет стажа, а профессиональные тесты я прошла неважно. Но я могу получить выгодный контракт, если проявлю изобретательность в соседней комнате его рабочего кабинета. И всё. Больше от меня ничего не требуется, хотя если мне понадобится покровитель, а таковой понадобится обязательно, он всегда к моим услугам. Как видишь, контракт робовоина максимальной категории я получила. И самого лучшего робота в Команде тоже. Яотла я ненавижу, но он хотя бы не такое быдло, как остальные. Наёмники – это не цветник и не школа искусств… Его аппетиты можно умерить с помощью скандала, что позволяет мне реже прикладываться к бутылке, и он уж точно поприятнее Нопалцина. – Она издала язвительный смешок: – Принципы, бескомпромиссность, честь… Куда всё делось… Остались лишь мечты, которые на медицинском языке называются депрессивным психозом, усугублённым алкоголизмом. Впрочем, пить я стараюсь как можно реже, зато спортом занимаюсь неукоснительно.
Не хочется терять форму. Пригодится.
Чикахуа обернулась и посмотрела Куохтли в глаза:
– Вот и всё. Теперь тебе обо мне всё известно. Ну и? Ещё осталось желание закрыть меня собой?
– Я тебя никому не отдам, – угрюмо заявил Куохтли. – Прежде, чем обидеть тебя ещё раз, им придётся убить меня. Мне кроме кредитов терять нечего.
– Значит, мы погибнем очень скоро, – на лице темноокой красотки зажглась ласковая улыбка. – Зато вдвоём. Можно, я останусь здесь, у тебя? Навсегда! Всё равно это «навсегда» не будет долгим.
– Конечно, можно, – Куохтли виновато развёл руками. – Только здесь тесно для двоих. Извини…
– Уместимся! – задорно хохотнула она. – Операторское кресло запросто выдерживает двоих, если знать, как! Я тебе покажу. Если обещаешь меня поцеловать!
Она сняла свой шлем и распустила густые, чёрные как смоль, волосы длиной по локоть, после чего сняла шлем и с него. Чикахуа с шутливо-вопросительной рожицей протянула руки к Куохтли, и по её счастливо улыбающемуся лицу текли слезы. Куохтли заключил её в объятья, она оттолкнулась от пульта управления и опрокинула их обоих на операторское кресло. Оказавшись сверху, Чикахуа слилась с ним в поцелуе, и Куохтли почувствовал, как на его лицо падают тёплые слезинки.