Костарев рассуждал о том, что не зря в русской философии, в искусстве развиваются предположения о тайном и великом значении Тибета для будущего России. К сему пытались приобщить царя: дальнейшее показало, насколько это было безнадёжно... Трусливые ренегаты не выносят высокого, используют власть, чтобы сковать вокруг силу духа, волю, порыв.
Тогда как власть должна быть... романтичной! Всей мощью государства с решимостью необыкновенной утверждать образ волшебного Беловодья!
Костарев деловито сообщил доктору, какие в скором времени прокламации будут распространяться среди крестьян: "А хоть бы приди в ту страну с одним топором да в лаптях, через полгода ты в пятистенной избе в два яруса. Будешь в смазных сапогах при десяти конях. Коров опять же двадцать да овец сто голов. На обед у тя - щи с мясом, сало жареное, а на воскресный обед - гусь. А пироги с яйцами в той стране едят во всякое время как семечки".
Заградительные отряды станут расстреливать всех, кто попытается без позволения вернуться в Россию. Установится жесточайший порядок передвижений. Проповедники взгляда, что Россия должна вмешиваться во внутриевропейские дела, будут ликвидированы как вредные животные. Страна получит встряску и перейдёт к условиям походной жизни.
– Невыполнимо? Ну почему же? Старообрядцы переселялись в Америку, в Китай. Значит, можно организовать и всенародное переселение в Синьцзян, Тибет, в Монголию. Чем шире и глубже будет разоренье от диктатуры большевиков, тем охотнее двинется плебс. Движение в неизвестность - его излюбленное средство спастись от бедствий. Повторится поход Чингис-хана, Батыя в обратном направлении. Революция будет согнана с мест, которые ей благоприятствуют, и загнана в грандиозной скачке, как исполинский зверь. Она падёт и издохнет в пустыне Гоби! - Костарев отдал доктору последнюю шашку и тем выиграл партию в поддавки.
22.
Доктор еле сдерживался. Слушая шокирующие планы, он лихорадочно напрягался, словно перенося физические страдания. Планы ужасали кровожадностью, но они были явно несбыточны. Так чего же страдать? К тому же, скоро всё должно кончиться. И несмотря на это - а скорее, именно поэтому - доктор страшно нервничал.
– А вы - живописец! - он, наконец, не вытерпел. - И воли себе дали вдоволь. А всего интереснее, что во всех этих деяниях наверху у вас будет Пудовочкин.
Костарев усмехнулся:
– Пудовочкин или Пудовочкины будут лишь до тех пор, пока большевиков в крови не утопим. А дальше страну поведёт пожизненный правитель - русский, представьте себе, венецианский дож!
– Понимаю ваш внутренний смех, доктор, - мрачно продолжал человек в пенсне. - Вы смакуете убийственный, как вам мнится, вопрос: не себя ли я вижу всемогущим дожем? Возможно, и себя! Но это лишь одна из вероятностей. Если я встречу более достойного, я сделаю всё, чтобы высший пост занял он!
– Позвольте спросить, благодаря чему он будет достоин такой жертвы?
– Благодаря тому, что соединит в себе Оливера Кромвеля и шведского короля Карла Двенадцатого!
Доктор поморщился, поднял руки к голове, будто у него стреляло в ухе.
– Не много ли иностранщины? Помнится, кто-то был ещё и Генрихом Восьмым...
– Ни один англичанин, - заявил Костарев утомлённо, точно вынужденный повторять прописные истины, - уже не сможет стать Генрихом Восьмым или Кромвелем. Ни один швед - Карлом Двенадцатым. И только русский, если понадобится, будет и тем, и другим, и третьим! Неужели вы не видите по себе нашей широты, Александр Романович? Не ощущаете в себе Эсхила? Сократа? - В глазах Костарева - неподдельное изумление.
Зверянский нервно хохотнул, хотел пошутить и сам почувствовал, что вышло фальшиво:
– Уж не взыщите с нас, с тёмных... не ощущаю-с. - Сердясь на себя, сварливо спросил: - И на что же можно будет полюбоваться в ... э-ээ...