Волк перевернулся в воздухе, попытался снова прыгнуть, но Итье его подпалил. Хищник издал предсмертный рев. Трое волков обратились в бегство. Итье двинулся к трем оставшимся. Жанна оглушила одного из них жердью и продолжала наносить удары, внутренне содрогаясь от жалобных стонов зверя, которого убивала. Другой прыгнул на Матьяса и ухватил его за левую руку. Этот хищник не уступал по силе человеку. Но он не знал, что человек вооружен. Зажав кинжал в правой руке, Матьяс вспорол нападавшему брюхо. Зверь разжал зубы и рухнул на землю с вываливающимися кишками. Лапы у него задергались в предсмертной судороге. Итье подпалил последнего из волков.
В ночи послышался удаляющийся вой.
В холодном воздухе остро ощущался тошнотворный запах крови.
– Вы ранены! – вскричала Жанна, обращаясь к Матьясу.
Она знала, что укусы волков часто потом воспаляются. Он показал руку: на куртке были видны следы зубов, но кожа не порвалась.
Мерцающее пламя окрашивало сцену в цвета преисподней.
– Ладно, – сказал Итье, – теперь нужно сжечь трупы, иначе выжившие вернутся, чтобы сожрать падаль.
Он снова пошел в хлев за соломой, выломал все деревянные перегородки и соорудил костер. Потом с помощью Матьяса свалил туда волков – некоторые еще агонизировали.
Лошади рвались с привязи от страха. Жанна с трудом успокоила их. Она задыхалась, ее тошнило от запаха крови, смешавшегося с вонью паленого мяса.
– Ушли, – сказал Матьяс, вернувшись в хлев.
Факел потихоньку угасал. Итье зажег две сухие ветки и направился к главной постройке фермы.
– Возможно, здесь есть более надежное место, где мы могли бы развести огонь и переждать ночь, – сказал Матьяс.
– Неужели мы оставим лошадей одних в хлеву? – спросила Жанна.
– Волки уже не вернутся.
Ей хотелось в это верить. Она дрожала, сама не зная – от холода или от волнения. Зубы у нее стучали. Она вошла в хлев, порылась в своей седельной сумке, достала флягу с вином и сделала большой глоток. Потом закусила ломтем хлеба, который лежал под фляжкой. Стоя в темноте, она прислушивалась к далеким завываниям волков. Да, Матьяс был прав: они, конечно, не вернутся. Во всяком случае, не сразу. Но двери хлева не выглядели особенно прочными. Снаружи послышался зов Матьяса:
– Мадам! Мадам!
– Я здесь, – ответила она срывающимся голосом. Он вошел в хлев – черная тень из кошмарного сна.
– Итье сейчас разводит огонь в очаге на кухне. Вам там будет лучше. Пойдемте.
– Тогда возьмем и лошадей, – сказала она. – Без них погибнем.
Он повел двух лошадей к выходу, пытаясь успокоить их ласковыми словами. Волки поджаривались на костре в клубах вонючего дыма. Жанна отломила большую ветку и запалила ее, потом вернулась за своей лошадью и тоже повела ее к дому. Странная процессия из человеческих теней и животных в пляшущем свете импровизированных факелов удалялась от костра. Ночь обещала быть морозной.
Силы Жанны почти иссякли. Войдя в большую кухню, где Итье развел огонь из всего, что попало под руку, она споткнулась и едва не свалилась в квашню. Матьяс удержал ее. Итье поспешно соорудил возле очага соломенное ложе. Она легла и тут же уснула.
Только и успела услышать, как Итье сказал Матьясу:
– Пойдем проверим дверь.
И провалилась в сон, словно в бездонный колодец.
Жанна приоткрыла глаза. В очаге краснели угли. Она села. Ветер намел сухие листья и пыль под одну из дверей. Полоски грязноватого цвета просачивались сквозь щели в окне. Лошади спали. Матьяс тоже спал как убитый. Открылась дверь, и вошел Итье.
– Доброе утро, – сказал он.
– Доброе утро, – ответила она и встала, чувствуя себя совершенно разбитой.
Потом разбудили Матьяса.
Жанна рассматривала тощую фигуру Итье, пока тот с жадностью жевал хлеб.