Сидел я у него, часа два. Берия, сославшись на дела, уехал. Но для меня прислал эмку с водителем, и охранником. Вот так. Уходя от Истомина, пообещал заходить почаще, т.к. на фронт без него, меня все равно не отпустят. Майор, взял с меня слово, что в следующий раз приду с гитарой. Я обещал, хотя понятия не имел, где ее взять.
Шофер отвез меня обратно на Лубянку, но не в НКВД, а в жилой дом, практически напротив. Поднялись на третий этаж. Водитель, Андрей Семенов, позвонил в дверь с номером 11. Дверь открыла тучная дама, лет пятидесяти, в очках с толстой оправой и копной рыжих волос на голове.
- Знакомьтесь, это Сергей Новиков. - сказал Андрей женщине.
- Алевтина Игоревна, очень приятно, молодой человек.
- Взаимно, Алевтина Игоревна.
- Алевтина Игоревна, Сергей ваш новый постоялец.
- Хорошо Андрюша, а ты почему не заходишь ко мне?
- Так служба, Алевтина Игоревна, некогда. Ну, я побежал. Товарищ младший лейтенант, завтра в восемь заеду, приказано доставить вас в Кремль.
- О как! А не знаешь, зачем?
- Это уж мне не известно! До завтра!
Водитель убежал, а вместо него, поднялся охранник, Толя Круглов. Ему приказали быть со мной всегда. Оба парня, как я потом узнал, были сержантами ГБ.
- Пойдемте пить чай, мальчики. Потом покажу вам вашу комнату.
- С удовольствием! - Ответил я за обоих.
Великолепное чувство, чай, с домашними булочками и малиновым вареньем. Тишина, покой. Как будто и войны нет. Но она здесь, рядом. Хозяйка спросила о войне, рассказал, что люди стоят на смерть, бьются до последнего. Враг очень силен, она все время кивала. Потом я спросил, как живется в Москве. Алевтина Игоревна ответила, что все чаще совершаются налеты, город пытаются бомбить. Зенитчики не дремлют, но все равно страшно. Вдруг следующая бомба упадет именно на наш дом. Протяжно завыла сирена, оповещающая о бомбежке.
- Ну, вот! - Со вздохом сказала Алевтина Игоревна, - ребята, пойдемте в подвал.
Толя взял автомат, и вышел за дверь. Я скользнул за ним, а хозяйка закрыла двери.
Неловко было сидеть в подвале, полным женщин, детей и пожилых людей. Казалось, что смотрят прямо в душу, дескать, что же вы здесь сидите, а кто немца бить будет. Было очень стыдно. Я вспоминал, что читал где-то, как подростки во время бомбежек, сидели на крышах, и тушили зажигательные бомбы, если они попадали в дом. Хотел, было встать и выйти, но Анатолий, взяв меня за руку, объяснил, что никуда меня не отпустит. У него приказ, охранять меня, и он его выполнит. Нет, я, конечно, не полез бы на крышу, хотел просто выйти от сюда, от стыда наверное. Где-то вдалеке, слышались раскаты взрывов, трещали зенитные пулеметы, хлопали зенитки калибром побольше. Рядом ничего не взрывалось. Наверное, центр Москвы, прикрывали очень хорошо. Вскоре дали отбой, люди потянулись к выходу. Ко мне вдруг подошла девочка, лет десяти.
- Дяденька командир, а немцы сюда не могут придти?
- Нет, родная, - ответил я. В Москву им никогда не войти. А скоро мы их погоним назад.
- Правда?
- Конечно, милая. Как тебя зовут?
- Аня Серова, мой папка тоже немцев бьет, он командир! Знаете, какой он сильный? Он всех фашистов разобьет!
- Конечно разобьет, по-другому и быть не может. - Я достал из кармана, немецкую шоколадку, взял тогда у диверсантов, осталась вот, и протянул их девочке.
- Держи солнышко, а мама твоя где?
- Она на работе, ямы копает. Поздно придет. Я с бабушкой здесь.
Я поднял глаза и встретился взглядом старушки. Она подошла к нам.
- А что надо сказать, Аня?
- Ой, спасибо большое, дяденька командир, - пролепетала она, глаза у нее горели, и повернувшись к бабушке, показала ей шоколад.
- Спасибо, сынок, - сказала она, и добавила тихо, приблизившись ко мне, - погиб ее отец, в первые дни еще. Он пограничником был, уже и похоронку прислали. Ладно, хоть не без вести, паек все равно получаем.
Хотел, было позвать их к нам, дать продуктов, но остановился. Сколько таких вот детей останется без родителей. Всем то не смогу помочь, но спросил номер квартиры, в которой живет эта милая девчушка.
- А мы в третьей живем, на первом этаже, - сказала Анютка.
- А что за ямы мама копает? - решился спросить я.
- Канавы за городом, от танков что ли.
Мне захотелось провалиться там же, где стоял. Блин, вот долбанный Гитлер, бабы лопатами, рвы противотанковые роют. Читал я об этом, приходилось, но тут что-то не сообразил сразу, теперь от стыда горю.
А ведь и, правда, Берия сегодня был задерганный. Какое сегодня число?
- Толян, какое число сегодня? - повернулся я к Круглову.
- Так 12ое, вроде!
- Ты сводку случайно не читаешь?
- Да нам и не дают. А что случилось?
- Извините, мы сейчас. - я побежал на квартиру.
Взяв дома картошки, хлеба, сала, еще что-то, завернутое в бумагу, это нам с собой дали, Андрей мне передал, пошел в третью квартиру. Постучал в дверь. Открыла мне, Анюткина бабушка и пригласила заходить. Толя сказал, что будет на лестнице, и остался стоять на площадке. Я вошел, бабушка провела на кухню. Поставила на стол чайник.
- Только вот чая нет, кончился. Больше пока не дают.
- Как это нет, есть! - Сказал я и показал ей коробку, в которой у меня лежали продукты. Поставив ее на стол, я вытащил все содержимое. Бабушка была в шоке.
- Я не могу взять у вас продукты, - заявила она.
- Как это не можете, почему? - удивился я.
- Вы военные, вам нужнее! - проговорила она.
- Да что вы такое говорите, кому как не детям надо хорошо питаться. Они наше будущее.
- Поужинаете с нами, только так я соглашусь.
- Спасибо, с удовольствием, - ответил я. Сейчас друга позову.
Я вышел на площадку, Толя стоял как истукан.
- Слышь, охрана, ты чего железный что ли? Пошли, давай со мной. - Толя секунду поколебался, но вошел вслед за мной. На кухне уже во всю кипела работа. Бабушка с внучкой, чистили картошку, мы тоже присоединились к ним. Вчетвером, управились мгновенно. Бабушка, а звали ее Зинаида Петровна, поставив картошку жариться, стала резать сало и хлеб. Толя открывал консервы.
- Сыночки, спасибо вам, родные, - проговорила Зинаида Петровна, когда мы сели ужинать, я чуть не подавился.
- Вы что, Зинаида Петровна, это мы вам благодарны. Простите если что не так!
- Ребятки, как вас нам не хватает! Немец гад, всех забирает. Уже на улицах одни бабы, да калеки. Скоро совсем мужиков не останется.
- Нельзя так думать, скоро все изменится, помяните мое слово. После нового года, погоним фрицев назад, в их поганую Германию.
- Ой, помоги вам господь, сынки.
Поужинав, мы покинули гостеприимную старушку, и ее внучку. Выйдя на площадку, Толя взял меня за плечо.
- Слушай, Серега, чего случилось-то? Ты сам не свой.
- Двенадцатое говоришь, сегодня?
- Да, что ты к числу прицепился?
- Завтра немцы Калугу возьмут.
- Ты чего, сдурел что ли? С хрена?
- Я тебя про сводку не зря спрашивал, я точно знаю, поверь. И не задавай лишних вопросов, все равно не отвечу.
- Понял, - проговорил Толя, и мы стали подниматься на верх.
Алевтина Игоревна нас заждалась, и обиделась, за то, что не стали ужинать. Я рассказал ей, как было дело, она нас поняла.
- А телефон работает? - спросил я у хозяйки.
- Иногда перебои бывают, но вроде должен. Хотя после бомбежек частенько молчит.
- Я позвоню?
- Да конечно. В прихожей. - она указала на телефонный аппарат.
Я набрал номер, который мне дал Берия. Когда соединили, я услышал знакомый голос.
- Слушаю!
- Лаврентий Павлович, есть информация, только сейчас вспомнил.
- Давай в машину и ко мне. Стой. Ты у Алевтины?
- Да, отсюда и звоню.
- Я подъеду сам. В машине поговорим. Мне уже ехать пора, но время есть.
Я вернулся к Толе и хозяйке. Та усадила нас за стол, но есть мы не хотели, поэтому, она продолжила начатый ранее разговор.
- Ребят, не вините себя. Вы ведь тоже воюете, враги то, повсюду, даже в тылу.
- Да мы понимаем, но все равно противно. Мы здесь, а женщины землю копают.
- Сергей, у вас вот ранение, наверное, не в тылу получили? А говорите стыдно!
- Да это и не важно, где меня пометили. Все зажило давно. Но вы правы, гнид всяких кругом много. Работы непочатый край.
- Вот видите. Давайте спать забирайтесь, уже поздно. Вам вставать рано.
- Позже, дорогая Алевтина Игоревна. Мы сейчас вас покинем не надолго. Вернемся я думаю скоро, вот тогда и поспим. Если получится!
Мы с Толей, сидели минут двадцать, наверное, он просил рассказать, где я воевал. Сказал, что уж если мне стыдно, хоть и шкура дырявая, то про него и говорить не чего.
- Ловим всякую шваль, которая у народа последнее отнимает.