Неужто и вправду не было часа у запорожцев дождаться, пока поворотит паром?! Вот сидят ведь гонцы, дожидают, когда все сойдутся к тайному кругу. Не ближний свет Запорожье – сколь дней оттуда скакать!.. Что тут час!»
Стенька взглянул в направлении атаманского дома, скрытого в зарослях винограда и роз, и увидал, как выходит из них атаман с разодетой, пышной свитой – с есаулами, войсковым писарем и судьей.
Проходя через площадь, над которой, сверкая под солнцем, летала нитями серебряная паутина, Корнила шутливо схватил крестника за кудрявый вихор.
– Почем яблоки, Стенька? – спросил он.
– Где яблоки? – удивился Степан.
– А вот: не конь у тебя, прямо – сад, пошутил атаман над мастью Антошки.
– Сад брата Ивана. Мои только яблоки, крестный, – отшутился Степан. – Да я больше гладких мышастых люблю. Мне батька на тот год обещает купить...
– А хочешь, и раньше будет? – с хитрой усмешкой сказал Корнила. – Нынче после обеда мы с тобой ко мне на конюшню сходим. Авось и по сердцу коника сыщем, – легко посулил атаман.
Степан покраснел, не умея скрыть радости. Корнила взглянул на него и, довольный смущением крестника, громко захохотал.
– Я бы сейчас зашел, да вишь – нынче дела, – закончил он уже на ходу и, оправив черный лоснящийся ус, кивнул своей свите.
Стенька восторженно глядел ему вслед, пока он не скрылся в дверях войсковой избы.
Крестный всегда всех умел одарить: то в праздник пришлет отцу бочонок вина, то, когда матка идет от причастья из церкви, пошлет казачек накинуть ей на плечи новый нарядный плат. Когда Иван победил на скачках, он дал ему, сверх войсковой награды, еще от себя пенковую трубку и бисером шитый табачный кисет. А к именинам купил Стеньке турецкие сапоги и папаху.
«И все его любят», – подумал Степан.
Ему нравилось, что крестный бреет бороду, нравился запах его усов, польский кунтуш на плечах, веселый нрав, темный румянец, громкий, сочный голос, большой рост и хитрая, ласковая усмешка...
«Поеду на ловлю, козулю забью и крестному привезу в поклон», – раздумывал Стенька, вспомнив, что брат Иван обещал его взять с собой на охотничью потеху.
Он представлял себе, как лихо промчится по улицам Черкасска и, не сходя с седла, постучится к атаману в окно. Черноглазая падчерица крестного Настя выглянет и зардеется румянцем, как нынче, когда Стенька столкнулся с ней в сенцах... Стенька опустил голову, чтобы скрыть от прохожих невольную улыбку.
Вокруг войсковой избы все теснее толпился народ. Казаки, не знавшие, о чем будет речь на тайном кругу, толковали между собою, высказывая догадки.
Братский зов
Когда Тимофей Разя вошел в войсковую, там уже нечем было дышать – столько набилось казаков. А запорожцы отмалчивались, дразня любопытство собравшихся, сами нетерпеливо постукивая ногой об ногу, бряцая саблями и кусая усы в ожидании открытия круга...
– Да что же вы молчите, словно колоды?! – не выдержал старый казак Золотый. – За тем ли на Дон скакали!
– Эх, диду! – сказал ему Боба. – В чужой монастырь со своим урядом не ходят. У вас московские – не казачьи порядки. Мы скакали ко всем донским казакам. Украина послала нас ради вдовьих слез и невинной крови, ан вы собираете только одну старшину для тайной беседы, как у царя зовут – лишь бояр да шляхту.
– К собакам шляхту! Давай большой круг! – выкрикнул молодой казак.
– Не от царя прискакали послы, а свои браты-казаки! В чем таиться?! – поддержал второй.
– И вправду, наш атаман от бояр научился!
– Вы бы шли по домам, молодые. Не дай бог, вас батька услышит... А час придет – и вас вестовые на круг на майдан покличут, – остановил молодежь есаул Охлопьев.
– Ан не уйдем из избы! – загалдели молодые.
Но как только услышали, что на площади сам атаман, тотчас же крикуны, притихнув, торопливо покинули войсковую избу.