— Вышел в белый свет, а попал в родной дом!
Он обнял за плечи Федора.
— Кого же ты, Федор, хочешь себе под начало? — спросил Разин. — Хочешь, тебе слободских казаков отдам? Их сот пять прибралось — все больше черкасы…
— Прости, Тимофеич, — возразил Сукнин. — Я перво в Камышин пойду, Ковригина-сотника дознаваться. Ведь жена и дите у меня пропали! Их найду и тогда ворочусь.
— А как ты в Камышин пойдешь? Ведь тебя там схватят! — с насмешкой сказал Степан.
— А я, батька, купцом! Товаров каких прихвачу! Воротных там подарю кой-каким добришком…
Разин захохотал.
— Ну, ты скажешь ведь, Федор, как насмех!.. Да неужто мы не на Волге?! А ты — как в чужой стороне! Надо тебе — и бери Камышин. Подумаешь, город велик! Сот пять прихвати с собой казаков. Сотника стрелецкого призовешь к себе — будет без шапки стоять, бить поклоны. Не скажет — и шкуру дворянску с живого спускай! А Камышин нам надобен — не напрасно возьмешь!..
Сукнин ошалело глядел на Степана.
— Эх, батька! Сердце в тебе ведь какое, Степан Тимофеич! — растроганно вымолвил он наконец.
Два десятка разинцев, переодетые в кафтаны московских стрельцов, уже совсем вечером постучались в ворота Камышина. «Кто таковы?» — «Московские стрельцы вам в подмогу. Воры на Волге воруют. Нас голова Лопатин прислал у вас тут стоять».
Вызвали к воротам стрелецкого сотника.
— Ты, сударь, меня, мужика, прости. Голова тебя сам не ведал, как величают, — поклонился стрелецкий десятник.
— Чего же он мало прислал вас?
— Наше малое дело, ить он голова — ему ведать. В Царицыне много оставил да в Черный Яр послал сотни две…
— Дурак у вас голова, — рассердился сотник. — Наш Камышин ведь ключ к понизовью. Не дай бог, нас воры побьют, тогда и Царицын и Астрахань будут без хлеба!
— Нас не побьют, мы московски! — откликнулся стрелецкий десятник.
— Похвальбы в вас, московских, много! Идите. Утре вас по домам поселю, а покуда и тут, в караульной избе, заночуйте.
Их впустили в ворота. И едва наступил рассвет, как пятьсот казаков уже были в городе и сотник без шапки стоял перед Федором.
— Хозяйку твою и сына не я увез. Я Лушников, не Ковригин. Сидор Ковригин по воеводску указу сошел со своей сотней на низ, в Черный Яр. А я, сударь мой атаман, никого не обидел. Да ты хоть стрельцов спроси!
Федор спросил камышинских стрельцов, вызвал посадских. Про сотника не сказал худого никто.
— Ну, живи, коли так, — сказал Федор. — А буде измену какую затеешь, стрельцов сговаривать к худу учнешь — и побьют тебя насмерть.
Федор оставил в Камышине сотню своих казаков. Жители города выбрали между собой атамана и есаулов, обещались держать заставы, ловить воеводских подсыльщиков и давать обо всем уведом в Царицын.
Сукнин возвратился к Разину.
— Город взял, а своих не нашел, — сказал он.
— Беда боярам, когда ты по всем городам так пойдешь своих Настю с Мишаткой искать! Дорого воеводам дадутся казачьи семейки! — невесело усмехнулся Разин. — Что ж, теперь у тебя нетерпежка на Черный Яр?
— В Черный Яр я хочу, Тимофеич, — с угрюмым упорством сказал Сукнин.
— Нам с тобой по пути ныне, Федор. Поймали в степи гонцов к голове Лопатину от астраханского воеводы. Идут на нас сорок насадов. Я мыслю, должны они завтра дойти до Черного Яра. По Волге нам прежде них теперь не поспеть, а ты на конях ударь со степей по Черному Яру.
И тотчас Сукнин, Еремеев, Серебряков, Чикмаз с пушками выступили в конный поход.
В Царицыне Разин оставил «десятого казака», отобрав десятую часть казаков у каждого из своих есаулов.
Степан Тимофеевич, Василий Ус и Наумов вышли по Волге на многих стругах и челнах. Алеша Протакин и Боба конные двигались между Ахтубою и Волгой.