— А мыслишь, много ль воров?
Десятник задумался.
— Как знать, осударь, ить ночь на дворе была. Голосов не дают, таятся, а может, и спят… Табун, слыхать, велик ходит. Ведь казак без коня — не воин. Мыслю, все конны они, а с берега никого не ждут. Глядят караваны шарпать. Коней покуда пустили пастись по степи.
— А кони далече ли от бугра?
— Слыхать, за лесочком. Тут рощица невелика, они за рощей пасутся.
— Трава по степи высока ли тут ноне?
— Трава благодать — высока и густа. По брюхо коням стоит. К покосу небось подымется — во! С головами косцов покроет. Послал бог травы! — сказал десятник.
— Ладно, молчи. Придет время — без нас покосят. Стало, в траве человек поползет — его не увидят с бугра?
— Сверху ить, может, увидят Бугор высок.
— И то верно.
Голова задумался.
Он знал, что с низовьев идет навстречу большой караван астраханских стрельцов князя Львова. Вернее всего, нужно было дождаться их и ударить вместе. Но голова не любил делить честь победы. Князь Семен — все же князь. Хоть вместе побьют воров, а уж так ведется, что первая честь — воеводе и князю… «И так они жирно живут. Обойдусь и без них!» — подумал Лопатин.
Дать бой воровским казакам здесь, над Волгой, одному разбить их и не допустить скопляться — это значило освободить путь волжским весенним караванам и предотвратить опасность прихода Стеньки в Астрахань, где стрелецкий и волжский ярыжный сброд делал его более опасным и сильным. Задавить мятеж, прежде чем он разгорелся пламенем, — это значило вылезть из стольников и назваться, может быть, думным дворянином; к этому могло прибавиться и поместье от государя, почет, и открывался путь, может быть, в воеводы…
— Ну, иди. Коней не расседлывать. Отпустите подпруги да покормите тут у бережка. И указу ждите, — отослал голова десятника.
— Не упустить бы нам, братцы начальные люди, донских воров. Если станем к ним подходить караваном — уйдут в степь. На стругах по степи не погонишься. А перво — их надо у берега удержать… Стоят они на бугре для шарпанья караванов. И мы всех стругов посылать на низа не станем, а перво пошлем три стружка, словно бы купеческий караван. Воры кинутся грабить струги, а тем часом мы достальные струги пустим на них с пушечным боем да половину стрельцов пошлем берегом подходить позади бугра. Как на Волге учнется битва, и мы из степи на них грянем пищальми и пушками. А драка завяжется — нам из Царицына воевода Тургенев пушечным боем же пособит со стен да из башен. Да конную сотню без мешкоты пошлем обойти Царицын и от речной стороны проход закрыть мимо города. Как они побегут на низовья, тут конная сотня в сабли ударит, а табуны у них будут позади наших стрельцов, чтобы им в седла не сесть, а то, как татары, ускочут — лови их тогда в степи!.. Глядите сюда, начальные люди. Вот тут будет Волга, вот тут город Царицын, тут наш остров, где ныне стоим. — Голова, низко нагнувшись, чертил углем на досках палубы. Сотники и пятидесятники присели вокруг на корточки, изучая чертеж. — Вот тут воровской бугор, а тут рощица. Далее степь. В сей степи воровской табун ходит… Тут башня градская. Мы конных перво пошлем вот сюды. Поза стеною градской обойти… Пятьсот пеших — сюды. Сказывают, трава высока, стало — в траве…
В этот миг раздался с правого берега одинокий мушкетный выстрел. Все вскочили. Лопатин выпрямился. На всех лицах была тревога. И вдруг с левого берега загремели выстрелы… Снова откликнулись с правого, словно шла перестрелка между двумя берегами Волги. Но вот голова и начальные люди все услыхали зловещий знакомый свист пуль повсюду вокруг: тью… тью… фьию… фью… фи-иу…
— По острову бьют! — крикнул пушкарский сотник Шебуев.
— К стрельцам ко своим бегом, начальные люди! — приказал голова.