Ты ныне на Яик письма послал, в Царицын, в Саратов. А в Астрахань я понесу. Ты стрельцам обещался меня прислать. Уж небось поджидают!..
— Ну что же, сынок, собирайся. Только казачка твоя мне станет пенять. Как ты Настю-то кинешь? Вишь, в Черкасск ведь и то не хотела пускать!..
— А ты ей поклон от меня отдай, — спокойно сказал Тимошка. — Скажи: по век жизни ее не забуду за любовь да за ласку. Жив буду — назад ворочусь, привезу ей гостинцев.
— Ладно. А ты мой поклон отдай астраханским стрельцам да посадским.
Разин дал Тимошке письмо к астраханцам, ожидая, что слух о его предстоящем походе на Волгу сам сделает дело и настроит умы стрельцов и посадских в его пользу.
— Скажи им, что наскоре в Астрахань буду. Стречали бы да воеводу навстречу вели под уздцы, — сказал Разин.
— Я сам с ними выйду тебя стречать, в покорность тебе приведу стрельцов, — обещал Тимошка, уверенно тряхнув головой.
Степан усмехнулся:
— Ты прыткий, сынок! Что ж, воеводы градские ключи тебе поднесут?
— Мы и сами возьмем! Астраханцы меня признают — ить сыном твоим все зовут!
— Сын-то сын, а ты казацкую шапку смени да зипун, — сказал Разин. — Воеводские сыщики не признали бы тебя раньше всех, а то схватят под пытку… За тем ли к ним лезть!.. Ты не моим, а купеческим сыном оденься: шелков кафтан да пухову шляпу. Таких молодцов на торгу немало гуляет — орехи грызут да армянские вина пьют. Кошель полон денег, сапожки — сафьян, ворот козырем, а в башке — дыра… Гребцов подбери себе на дорогу из астраханцев, а так-то купецкому сыну не гоже.
Тимошка нашел в таборе у войсковой избы бывшего астраханского стрельца, это был старый приятель его — Никита Петух. И наутро в легком челне они отплыли в верховья Дона, в обычный казацкий путь к низовьям Волги, через Царицын…
— Кошачьи усы, ты куды? — расспрашивали его знакомцы казаки.
— Про то мне да батьке ведать, — с гордостью отвечал молодой казак…
Уже третью неделю сидел Степан Тимофеевич в Черкасске, когда его брат Фрол Разин явился к нему в войсковую избу.
— Здорово, Степан Тимофеич! Поздравствовать на атаманстве тебя приехал! — сказал он с искренней радостью.
Степан ласково посмотрел на брата.
«Ишь, возрос!» — подумал он, словно видел его в последний раз не взрослым, женатым казаком, а малым парубком.
— Ну, как там у вас в верховых станицах? — спросил он.
— Шумят казаки. В станичных избах перетрясли, атаманов новых много обрали, к тебе собираются, — громко ответил Фрол и тихо добавил: — Вести есть тайные.
Степан позвал брата в малую горенку, притворил поплотней дверь.
— Ну, сказывай, что там.
— Перво, приказные через станицу ехали в Москву да грозились, что за твое своевольство ныне придут на Дон государевы ратные люди, весь Дон разорять.
— Привез ты их?
— Кого?
— Да приказных. Отколе они?
— Ты пустил на Москву, чего я их стану держать! Проходную глядели — все ладно, печать приставлена к месту…
— Какая печать?
— Войсковой избы Войска Донского, как надо. Сережка мне молвит: «Башку бы им своротить!» Я баю: «Степан пустил — нам в то не вступаться, не то осерчает!»
— Постой, погоди, что за люди? Какие приказные, толком скажи.
— Да с дворянином, коего ты убил, сюды прискакали — дьяк да двое подьячих.
— Да кто же их пустил назад в Москву?! Ну посто-ой!.. У кого же теперь печать? — покачал головой Степан. — Эх, попался я, брат! — Степан сдвинул шапку на лоб. — Митя-ай! — крикнул он.
Вошел Еремеев.
— Иди забери у Корнея войсковую печать. Измену творят! И мы-то ведь дурни: брусь и бунчук забрали, а печать у них! Да в рожу Корнею дай, а за что — то он ведает сам. Не дадут печать, то веди самого!
Еремеев ушел.
— Лазутчики из Воронежа приезжали.