Дворянство? Добровольно? Гм… странное утверждение!
— …крепостные люди получат в свое время полные права свободных сельских обывателей…
Что за притча? Как это: в свое время? А сейчас?! Разве не с сегодняшнего дня даруется воля многострадальному крепостному населению империи?
А священник читает дальше:
— …помещики, сохраняя право собственности на все принадлежащие им земли, предоставляют крестьянам, за установленные повинности, в постоянное пользование усадебную их оседлость… определенное количество полевой земли и угодий.
Стоп! У помещиков сохраняется право собственности на землю, а крестьянам ее — «за установленные повинности»? Неужто опять барщина?!
Священник перекрывает своим зычным голосом поднявшийся шум:
— Пользуясь сим поземельным наделом, крестьяне за сие обязаны исполнять в пользу помещиков определенные в «Положениях» повинности.
Опять повинности? Да что же это за воля такая?!
— …До истечения сего срока крестьянам и дворовым людям пребывать в прежнем повиновении помещикам и беспреклонно исполнять прежние их обязанности… Помещикам сохранять наблюдение за порядком в их имениях, с правом суда и расправы, впредь до образования волостей…
Долго еще читал священник, многое было слишком сложно для мужицкого понимания. Но одно крепко засело в головах — земля-то, как и прежде, помещичья — выкупать ее надо для себя. А на какие такие деньги? И опять окаянные, ненавистные повинности!
Расходились из церкви сумрачные и молчаливые. Всеобщее недоумение выразил пожилой мужик в драном армяке — иного не нашлось даже для торжественного дня:
— Какая же это воля, ежели ее сегодня, в воскресенье, объявили, а завтра, в понедельник, мне обратно идти на барщину? — И убежденно сказал: — Тут есть фальша, по-иному сказать — лжа, не мог царь-батюшка так обидеть и обделить мужика. Не его эти слова!
— Чьи же? — спросили из толпы.
— Догадаться не мудрено: в чью пользу писано, ихние, стало быть, и грамоты.
— Помещики, нешто? — изумились в толпе.
— А то!
Случившийся тут уездный предводитель дворянства господин Молостовов Вадим Владимирович почел необходимым вмешаться:
— Эй, милейший! И «Манифест» и «Положения» подписаны собственной его императорского величества рукой. Напрасно народ смущаешь. За это знаешь что следует? Откуда ты, кстати? И чей?
— Во-во! — ответили в толпе. — Вся ихняя воля тута. Чей ты? Да ничьи мы теперь, господин хороший! Сами по себе. Иль еще не понял?
Уездный предводитель сообразил, что высказался и впрямь не совсем удачно применительно к сегодняшнему — будь оно трижды неладно! — событию. Гошка слышал, как уездный предводитель сказал негромко другому помещику:
— Господи, куда идем? Чем все кончится? И это быдло… — Дальше Гошка не расслышал.
В домике родителей Викентия в тот день собралась молодежь.
— Господа! — Федор Гаврилович, отец Викентия, в смятении ходил по маленькому зальцу. — Я землемер и с полной ответственностью могу утверждать, что все условия «Положений» направлены на одно — откровенный грабеж крестьянина. За землю, на которой сидели его деды и прадеды, которая, несомненно, принадлежит ему так же, как воздух, которым он дышит, с него будут драть деньги. И какие! Я тут подсчитал: каждая десятина земли обойдется ему, в конечном счете, раза в три, а то и четыре дороже ее нынешней стоимости. И грозит растянуться мучительный для него процесс на время прямо-таки неопределенное. А все размежевания, отрезки и прирезки земель — об этом страшно подумать. Я слишком хорошо знаю наших господ помещиков и представляю, какая поднимется вакханалия на этой почве! Поверьте, они сделают все возможное и невозможное, чтобы объегорить мужичка, зажать его так, чтобы он сам пришел на поклон к барину.