Мартын сутулился на чурбане, в одной руке цигарка, в другой — плеть.
— За что тебя?
Гошка, осушив слезы рубахой, сбивчиво рассказал.
Выслушав, Мартын присвистнул:
— Так и ответил барину?
Гошка шмыгнул носом:
— В точности так.
— Силен мужик! Понятно, отчего мне пожалован.
Мартын опять покрутил головой — должно быть, такая была привычка.
— Как зовут?
Гошка ответил.
— Егор, стало быть, по-нашему. Ну, коли послан, делать неча. Ложись, Егор.
Гошка покорно, опустошенный и почти безразличный к своей участи, лег на лавку.
Мартын снова накинул веревки и затянул, но много легче, чем первый раз. Гошку не тронула палаческая милость.
— Теперь кричи громче. Ори во всю силу. Чтоб людям было слышно — дело исполняем, не прохлаждаемся.
— Я, когда бьют, кричать не приучен.
— Э, касатик, то дело поправимое…
Свистнула плеть, и заорал благим матом Гошка.
— То-то…
Плеть снова со свистом опустилась. Но теперь не на Гошку, а над самой его головой на скамью.
— Ори, — велел Мартын. — Не то еще помогу.
Гошку уговаривать не пришлось. После очередного удара плетью по скамье завопил дурным голосом:
— Дяденька, не надо…
— Совсем другая песня…
По окончании мнимой экзекуции Мартын провел несколько раз чем-то поперек Гошкиной спины, отчего ее жигануло, точно крапивой.
— Теперича изобрази, будто сильно битый, на ногах не стоишь. Видал, какие от меня выходят?
— Как не видать!
— И ни одной душе ни звука. У меня шкура тоже не казенная.
Дед с отставным солдатом томились возле конюшни. Уложив Гошку на старую солдатскую шинель, понесли в столярку.
— Ишь, как исполосовал, изверг… — накладывая примочки, бормотал Прохор. — Креста на нем нету. — Ты попробуй уснуть, — продолжал Прохор. — Легче будет. По себе знаю.
Гошке хотелось побыть одному, неловко было перед дедом и Прохором. К его великому облегчению, оба ушли — дела ждали.
Едва дед с Прохором вышли из столярки, стукнула дверь — на пороге — студент. Прошел, опустился на лежанку рядом с Гошкой. Спросил:
— Живой?
— Живой…
— Уже хорошо. А я заглянул к тебе, чтобы передать привет. От кого бы ты думал?
Гошка пожал плечами.
— От Санто Серафино, — студент сделал паузу и с полуулыбкой добавил: — А точнее, от его хозяек.
— Правда?! — Гошка рывком сел на лавку, позабыв про Мартыновы наставления. Сколько раз в Никольском и по дороге к нему вспоминал и нечаянную встречу на Сухаревке, и старенький дом в Арбатском переулке, и, разумеется, Соню. Эх, Соня… В полной уверенности, однако, пребывал, что о нем давным-давно забыли. И вот тебе на! Сидит рядом, опершись руками о колени, в высшей степени симпатичный ему студент и, посмеиваясь, передает привет от Санто Серафино.
— Как они там?
— Да ничего. Просили сообщить о тебе. Я одно письмо отправил. Рассказал о твоей усердной службе при Александре Львовиче.
Гошка потупился.
— А теперь, похоже, придется писать другое.
— А как вы сюда попали?
— Ты же сам оставил адрес.
— Вы из-за меня…
— Ну, не совсем, положим. Триворовы искали репетитора для Николеньки. А я — уроки. Мне, в общем, было безразлично, куда ехать. Постой, — сам себя перебил студент. — Об этом еще наговоримся. Как ты? Очень больно?
— Не… — убедившись, что поблизости никого нет, понизил голос Гошка. — Почти совсем не больно.
— Но о Мартыне рассказывают страшные истории.
Гошка еще раз огляделся:
— Чудно получилось…
И поведал студенту обо всем, что произошло в конюшне.
Студент выслушал Гошку с чрезвычайным вниманием. Как видно, происшедшее его очень заинтересовало.
— Крайне любопытно! — сказал он по окончании Гошкиного повествования. — И симптоматично.
— Что? — не понял Гошка.
Но студент, казалось, не слышал, погруженный в свои мысли.