Надо же, все это было когда‑то модно и стоило огромных денег. Теперь же она без сожаления расставалась со всеми этими сокровищами.
– Ты могла бы открыть музей моды, – ворчал Эдриен, бросая очередной раритет в кучу, где лежали вещи, предназначенные для Армии спасения.
– Если бы я сделала все это, когда здесь еще был Джон, для него освободилось бы в два раза больше места в шкафах, – грустно произнесла Фиона, глядя на полупустые шкафы, когда‑то ломившиеся от ее нарядов.
Забудь об этом, – посоветовал ей Эдриен. – Дело ведь не только в шкафах. Вы были слишком разными. Джон был женат, а ты никогда не была замужем. У него были дети, у тебя – нет. Его дети возненавидели тебя, его экономка готова была тебя уничтожить, а его собака два раза покусала тебя. А люди, с которыми привыкла общаться ты, сводили с ума Джона.
Хотя Джон и любил Фиону и считал ее потрясающей женщиной, она была для него как щепотка перца, попавшего в дыхательное горло. Или как ложка горчицы на языке. Очень вкусной, но пробирающей до слез. Эдриен действительно верил в то, что Джон Андерсон любил Фиону. Просто жизнь с такой женщиной бок о бок оказалась ему не по силам. Джону нужна была жена – хозяйка дома. А Фионе Монаган никогда ею не стать, как бы сильно она ни любила Джона. И все же Эдриену было больно за Фиону, когда он думал о том, как вероломно бросил ее Джон. Это было жестоко и несправедливо, Фиона не заслужила такого, какой бы безалаберной ни была ее жизнь.
– Ты сказала Джону про сэра Уинстона? – спросил Эдриен, складывая в коробку пятидесятую пару роскошной обуви, которой тоже предстояло отправиться в Армию спасения, поскольку каблуки оказались слишком высокими даже для Джамала. Все, что был в состоянии нацепить на себя пакистанец, должно было достаться ему.
– Думаю, теперь это его не касается, – ответила Фиона на вопрос Эдриена. – Не хочу, чтобы он меня жалел. Как ты себе это представляешь? «Спасибо, что развелся со мной, кстати, моя собака тоже умерла».
Фиона заплатила пять тысяч долларов, чтобы сэра Уинстона похоронили на собачьем кладбище и поставили над его последним приютом надгробие в форме сердца из черного мрамора, которого она так и не видела, потому что у нее не хватило духу прийти на могилу.
В воскресенье Эдриен снова помогал Фионе разбирать вещи. А потом она всю неделю была занята тем, что избавлялась от ненужных вещей, которые еще вчера казались такими необходимыми. В довершение всего, Фиона улетела в Париж в Хэллоуин. Судьба словно продолжала насмехаться над ней.
Эдриен провожал ее в аэропорту. Оба старались держаться торжественно, только обменялись долгими прощальными взглядами, и Фиона направилась к стойке регистрации.
– Не казни себя так, – сказал ей на прощание Эдриен. – И не вини во всем себя. У всего происходящего с нами – множество причин.
Фиона согласно кивнула. У всего есть свои причины. И у того, что ее бросил отец, у того, что умерла мать, что Джои развелся с ней, сэр Уинстон умер и она сама оставила отличную работу, которая еще вчера значила в ее жизни все.
– Звони мне, Фиона, – попросил Эдриен. – Я беспокоюсь о тебе.
– А ты работай хорошо, – в глазах Фионы стояли слезы. – Так, чтобы я могла тобой гордиться.
Она и так гордилась Эдриеном и не сомневалась, что он отлично справится со своими новыми обязанностями. Он был отличным редактором – ничуть не хуже ее самой, но, в отличие от нее, хотел работать и был полон сил и энергии.
– Я люблю тебя, Фиона Монаган, – прочувствованно произнес Эдриен. Они расцеловались на прощание. – Убей их наповал там, в Париже. Мы увидимся с тобой в январе или даже раньше, если я выкрою время смотаться в Париж.