– А что именно понравилось больше всего? – поинтересовался Джон.
– Ручная работа, детали, воображение, игра цвета. Раскрашенные юбки были просто великолепны. Этот человек – гений! Не знаю, в курсе ли вы, но в моделях от кутюр каждый стежок должен быть сделан вручную. Ни в одной вещи коллекции нет ни одного машинного стежка.
Все это звучало для Джона загадочно. Его прежние представления о женской моде не выдерживали никакой критики. Он твердо знал, пожалуй, лишь одно: черное кокетливое платьице – это элегантно. Но сегодня он чувствовал себя посвященным в тайны неведомого ему доселе мира. Мира, который был своим для Фионы Монаган. Женщины, которой он восхищался.
– Вам вообще интересна одежда? Мода? – спросила Фиона, когда они перекусили наскоро орешками и маленькими тарталетками. Все это время им не давали поговорить постоянно подходившее к столику люди. Они приветствовали Фиону, некоторые с интересом смотрели на Джона, но большинство игнорировали его.
– Мне нравятся хорошо одетые женщины. А то, что я увидел сегодня, так отличается от обыденной моды. – Фиона кивнула, и в этот момент кто‑то снова отвлек ее. – Вам не дают здесь покоя, – посетовал Джон, провожая глазами очередного редактора.
– Какой может быть покой в Париже на Неделе высокой моды?!
Правда заключалась в том что Фиону не оставляли в покое не только в Париже – ей не было покоя нигде, и этот ритм жизни вполне устраивал ее. Именно это наполняло ее жизнь, а не мужья и дети, как у большинства ее подруг. Ее мир все время менялся, единственными постоянными спутниками Фионы оставались ее работа, Эдриен и сэр Уинстон. Остальное – лишь декорации и актеры, которые уходили со сцены, отыграв свой эпизод. Она любила драмы, но на сцене, а не в жизни. И любила красивые декорации.
– Если честно, – призналась Фиона, – покой меня утомляет. Начинает не хватать шума и суеты.
– А как лее отпуск? – с интересом спросил Джон.
Он просто не мог представить себе Фиону, ничего не делающую, распростертую на пляже под палящим солнцем. И еще он не мог представить ее одну. Фиона сама была частью того хаоса, в котором существовала. Джон подозревал, что, продлись их отношения долго, это, возможно, начнет сводить его с ума. Но сейчас это восхищало и завораживало его, как и все в Фионе Монаган.
– Первую неделю я испытываю смутное беспокойство, – призналась Фиона в ответ на его вопрос. – А вторую неделю – смертельную скуку.
– Как насчет третьей недели?
– Возвращаюсь к работе, – рассмеялась Фиона.
– Так я и подумал. Значит, бесполезно приглашать вас провести месяц на необитаемом острове. Очень жаль!
– Однажды мне пришлось провести месяц на Таити. Это было после болезни, и мой доктор настаивал на пребывании в теплом климате. Я чуть не сошла с ума. Предпочитаю проводить отпуска в Париже, Лондоне или Нью‑Йорке.
– И в Сен‑Тропе? – напомнил Джон.
Фиона улыбнулась.
– Это совсем другой отдых. Много солнца, вода… Ничего общего с необитаемым островом. Там тоже жизнь бьет ключом.
Джон представил, как увлекательно было бы провести этот отпуск вместе с ней. Фиона была редкой птицей с ярким оперением, случайно залетевшей в его жизнь из того же мира, которому принадлежали наряды, увиденные им сегодня на показе. В ней не было ничего обыденного, ничего от женской покорности и кротости. Но Джону Андерсону она нравилась именно такой. Причем нравилась все сильнее и сильнее.
– Готовы к еще одной порции «Диор»? – спросила Фиона.
– Снова тигры, слоны и африканские воины?
Все это было весьма занимательно, но Джон вдруг почувствовал, что на сегодня с него достаточно экзотики.