Затем, когда до финального свистка оставалось минут двадцать, Номер Девять проявлял свои истинные возможности, искусным приемом перехватывая инициативу. «Вот это уже на что-то похоже! – восклицал комментатор. – Наконец-то Номер Девять показывает, на что он способен». С этого момента Номер Девять обретал все лучшую и лучшую форму и вскоре начинал забивать один гол за другим, так что команде соперников приходилось всецело сосредотачиваться на том, чтобы не допустить его к мячу. Однако рано или поздно ему удавалось завладеть мячом, и тогда – независимо от числа противников, пытавшихся ему помешать, он ухитрялся проложить себе путь к вражеским воротам. Неизбежность результата делалась очевидной мгновенно, – и комментатор приглушенным от восхищения голосом объявлял «гол» не в ту секунду, когда мяч действительно оказывался в сетке, а стоило только Номеру Девять забрать себе мяч – даже если это случалось чуть ли не возле его собственных ворот. Зрители (а они конечно же были) поднимали восторженный рев, едва лишь замечали, что мяч попал к Номеру Девять, и этот рев все усиливался по мере того, как Номер Девять изящно обходил соперников, бил в ворота сбоку голкипера и поворачивался принимать приветствия от благодарных товарищей по команде.
Перебирая все это в памяти, я смутно припомнил какую-то проблему, возникшую недавно в связи с Номером Девять, и прервал шепот Бориса вопросом:
– А что теперь с Номером Девять? Он в хорошей форме?
Борис молча прошел несколько шагов и только потом ответил:
– Мы не взяли коробку с собой.
– Коробку?
– Номер Девять слетел с основания. Со многими это случается, но их легко приладить. Я поместил его в специальную коробку и собирался починить, как только мама раздобудет нужный клей. Я положил его в коробку – специальную, чтобы не забыть, где он находится. Но коробку мы не взяли.
– Понятно. То есть вы оставили ее там, где жили раньше.
– Мама забыла его упаковать. Но сказала, что мы скоро вернемся. В старую квартиру – и он будет там. Я смогу его починить: у нас теперь есть нужный клей. Я скопил немного денег.
– Ясно.
– Мама говорит, все будет хорошо, она этим займется. Позаботится, чтобы новые жильцы не выбросили его по ошибке. Сказала, мы скоро туда наведаемся.
У меня сложилось отчетливое ощущение, будто Борис на что-то намекает, и когда он снова умолк, я сказал:
– Борис, если хочешь, я могу повести тебя туда. Да, мы могли бы пойти туда вместе, вдвоем. Пойти в старую квартиру – и забрать Номера Девять. Скоро у меня выдастся свободная минута. Возможно, даже завтра. Потом, как ты говоришь, у тебя есть клей. Раз-два – и Номер Девять снова будет в лучшей форме. Так что не огорчайся. Еще немного – и все будет в порядке.
Фигура Софи вдруг вновь исчезла из виду – на этот раз так внезапно, что я подумал: должно быть, она вошла в какую-то дверь. Борис дернул меня за руку – и мы оба поспешили к тому месту, где она скрылась.
Скоро мы обнаружили, что на самом деле Софи свернула в переулок, немногим шире трещины в стене. Он круто шел вниз и был таким узким, что, казалось, по нему нельзя спуститься, не задев локтем шероховатую стену справа или слева. Темноту рассеивали всего два уличных фонаря – один посередине пути, другой где-то совсем далеко.
Борис ухватил меня за руку, едва мы начали спуск, и скоро опять послышалось его неровное дыхание. Софи я увидел уже в конце переулка, но, похоже, она наконец заметила свое упущение и стояла у дальнего фонаря, глядя на нас снизу вверх с немного озабоченным видом. Когда мы приблизились к ней вплотную, я сердито сказал:
– Послушай, разве ты не видишь, что нам за тобой не угнаться? День выдался утомительный – и для меня, и для Бориса.
Софи мечтательно улыбнулась. Потом, обняв Бориса за плечи, привлекла мальчика к себе и мягко проговорила:
– Не огорчайся.