Удары больше не повторялись, отчего к концу полета уверовала в Небесных Супругов половина пассажиров.
А на самом деле, в другом эшелоне истребители просто переходили звуковой барьер и удары воздушной волны били по обшивке. Не полагалось бы в одной зоне с гражданским самолетом находиться истребителям, хотя бы на разных эшелонах, но гражданские с военными ещё не совсем поделили небо. За Уралом вообще нравы проще, в том числе и в авиации.
Пустынцев встретил переселенцев и тотчас пересадил в заказанный уже вертолет. Дионисий лично нес коробку с Маврой и новорожденными: доверишь, а те будут размахивать как сумкой с картошкой!
В деревне сохранился центральный дом – не помещичий, помещиков никогда не было на Алтае, но, видать, какого-то местного кулака. Сюда Пустынцев и проводил Учителя с ближайшей свитой. Ремонт требовался, конечно, но не такой уж решительный. Да и в остальных домах можно было селиться, когда появятся другие ревностные переселенцы, которые захотят последовать за Учителем.
– Словно бы специально для нас приготовлена, – одобрил Онисимов. – Народ разошелся, а дома за собой не сжег, как принято.
– Почему – «словно бы»? – удивился Дионисий. – Просто – предназначена. Родители Мои знали всё заранее – и сберегли для нас.
Непривычно чистый воздух опьянял всех. Окрестные горы отливали сине-зеленой тайгой.
Клава вспомнила хижину в горах Чечни, где она выхаживала Виталика. (Господи, кажется, уже так давно и далеко!) Вот и сбылась её мечта: прекрасная красота вокруг, чистота и благодать, но без чужих чеченцев.
Дионисий торжественно привлек Серёжу, дал руку для целования, а потом облобызал в щеки.
– Хорошо ты приготовил, Серёжа, славно тут.
– Если чего не хватит, добавим в несколько рейсов! – Пустынцева переполняла энергия. – Вон Лыковы тут недалеко без ничего одним топором и пилой строились, и то чуть не семьдесят лет одни прожили. А мы-то!
Пустынцева особенно ободряло то, что деньги свои он успел удачно перевести в золото, в камушки, в баксы. Никаких акций, никаких бумажек и счетов в банке – на что может наложить лапу Зина с группой товарищей. А здесь в безопасности и сам Пустынцев, и его деньги. Да он уже и не может существовать без хороших денег – как без кожи.
В безопасности он прежде всего от Зины и прочих. Но и от государства – тоже в безопасности! Он не очень думал каждый день, но всегда глубоко сидел страх не только перед киллерами: ещё глубже сидел страх, что всё Это может кончиться, конфискуют у хороших людей все их финансы и вернется прежняя жизнь – без всяких финансов. А здесь – не достанут! Лыковы прожили семьдесят лет – и ни с какой властью не встречались.
Пример очень обнадеживал.
Во взятом у Клавы ещё в Питере анализе нашли СПИД, послали оповещение по указанному ею адресу, но там никакой гражданки Клавдии Кулешовой давно не было, а куда выбыла – неизвестно. Врачи развели руками – ещё одна разносчица ВИЧ-инфекции скрылась.
Дионисий блаженствовал в Своем пока ещё маленьком, но уже царстве. Он – царствовал, Серёжа с Оркестром занимались хозяйством и у Него не было ни малейшего желания вникать во всякие мелочи. Достаточно того, что Его желания они исполняли беспрекословно.
Даже Онисимов, сохраняя атеистический настрой, уверовал, что какие-то особенные способности у Дионисия присутствуют – после случая в самолете. И уже не только боялся маленького самодержца, но и почитал за ясновидящего, что ли.
Пустынцев просто отдыхал. И пил совсем мало, благостно принимал пару стопок – и больше не тянуло. Почти каждый вечер он пел под гитару. Далекие страсти, далекие разочарования волновали именно тем, что далеко.
И вдаль идёт уставший караван…
А их караван уже благополучно прибыл.