Но мысль, что это может прекратиться, что Его сознание может погаснуть точно так же, как гаснут сознания разумных и неразумных планетян, хоть людей, хоть кошек, не знающих о собственной смертности – мысль о прекращении Его сознания показалась невозможной, нелепой – и страшной в этой нелепости!
Ну не может же быть!!
Ну а Кто тогда создал Господствующее Божество?! Каков механизм влияния Его Слова, которое разом преобразило Хаос в Космос?! Раз нет у Него ответов, значит нет и гарантий на будущую вечность.
Ничего нового Оно уже не могло придумать, один и тот же вопрос возвращался, не принося с собой новых ответов. Это и мучительно: навязчивое повторение одного и того же безответного вопроса, неумолимое повторение одного и того же страха, от которого не находилось защиты!
Мелким планетянам умирать легко: они ведь и проживают до смерти так мало. А когда Оно уже просуществовало половину вечности, слишком многое пришлось бы потерять!
Мелкие планетяне в обмен на краткость своих существований получают полноту ощущений, недоступных Ему; Оно же как компенсацию за свою стерильность должно было хотя бы бесконечно длить Свое сознание – и теперь, так ничего не ощутив, Оно должно прекратиться?! Ужасно и несправедливо! Нужно было испытать страх уничтожения, чтобы понять наконец, как прекрасно и интересно бесконечно наблюдать игры собственных творений, а Оно-то не ценило, считало это занятие чем-то само собой разумеющимся, неотъемлемым Его правом. А вот, быть может, право-то и отъемлемое!
Занятое новыми Своими переживаниями, Оно менее внимательно смотрело разворачивающиеся перед Ним бесконечные вселенские игры. Не смотреть Оно не могло: совсем выключить всеведение тоже, как и многое, вне Его власти, но смотреть менее внимательно, сбив фокус, Оно очень даже может и практикует. Тем более, в такой момент, когда под вопросом вся будущая вечность. И неукротимый вселенский рев звучал привычно и приглушенно, как шум отдаленного морского прибоя.
* * *
Благоговение перед Учителем Клава все-таки сочетала с практичностью. Поторопилась она, решила завести ребенка от Виталика, сохранить его род – а то могла бы родить сына от Сына Божия! Как мужчина Он её не волновал, но тут важен факт, а не волнение!
А на следующем этапе своих практических рассуждений Клава сообразила, что дети рождаются не только после девяти месяцев, но и после семи! И выживают. Уж Сын-то Божий обеспечит такое маленькое чудо своему собственному Сыну – ведь Внуку Божественному как-никак!
Клава узнала теперь, чего она хочет: родить вопреки всем срокам Небесного Внука, пристать таким образом к Небесной Семье. И медлить нельзя было – ни дня не медлить, ведь коварные сроки поджимали! Нельзя было медлить – значит надо было срочно найти возможность привести к себе Светлого Отрока.
Олене мысли родить Божественного Внука в голову не приходили. Она была всем довольна и так: Учитель сказал, что душа её Гаврюши наслаждается на Небесах.
Там же в Храме она встретила землячку. Анфиса Калязина была из строгой староверской семьи, и Олена удивилась, увидев её здесь в греховном городе, новом Вавилоне. Анфиса сказала, что такие нетленные тела, как то, что выставлено здесь в Храме, не раз откапывали на Севере, потому она и пришла. А дальше её путь на Алтай: Север заполнили бичи и разбойники, и святой Край Божий перешел теперь на Алтай, многие праведники с Двины и Сухоны потянулись туда. В Горний Эдем, как прозвали свое новое пристанище. И она следом.
Олене нравилось здесь, около гроба мученицы, но не нравилось в вонючем дымном городе. И правда – Вавилон. Она позавидовала Анфисе, уезжавшей на чистый Алтай. Олена сразу поняла сердцем: да, Горний Эдем открылся именно там!
Левон, ничего не зная о предстоящем переезде, стал ходить дежурить в ДК Пищевиков, охранять гроб мученицы. И вовремя! К нему снова заявился Стас, передал, что Колян собирает команду. Левон, торжествуя, попросил передать, что он теперь состоит в охране ХБС, и что ему строго запрещено участвовать в любых посторонних акциях.