То есть возьмем Самоченкова на поруки, поскольку он первый раз увез машину картошки. И не осознал как следует своего проступка. А так как он еще не осознал всю ответственность, нельзя считать, что взял он картошку с целью…
– Правильный сделал вывод из словесных показаний Иван Иуданович, – поднялся вслед за счетоводом парторг Настенкин, бывший районный прокурор. – Если исходить из словесного определения, то нарушение законности налицо. Но, товарищи, слово к делу не пришьешь. Для установления умышленного воровства еще недостаточно одной накладной. Нужны свидетельские показания. А главное – установить причину факта самого воровства. Вот в чем суть! – Настенкин говорил горячо, высоко запрокинув острый подбородок, глядя в потолок, и пальцем грозил кому-то, как будто бы его противник затаился там, на чердаке. – Стало быть, мы подошли к первопричине – учет у нас плохо поставлен. Вот в чем гвоздь! В самом деле, увезли картошку прямо с поля, сдали на завод и деньги получили… А мы с вами узнали об этом только полгода спустя. Да и то по ревизии. Кого же винить в плохом учете? Самоченков здесь ни при чем. Бригадира тоже нельзя во всем винить. Он и так работой перегружен. А виноваты мы сами – учет не наладили. Вот почему я считаю, что нарушение законности было, но сделано не с целью. Предлагаю Самоченкова взять на поруки, то есть вынести ему общественное порицание, а учет в бригадах укрепить.
– Вопрос бригадиру имеется! – порывистый, лупоглазый председатель рев комиссии, который откопал эту злополучную накладную, потянулся через стол к бригадиру. – Ты давал Самоченкову квитанцию на картошку?
– Я.
– А где корешок?
Бригадир дернул бородой, расстегнул верхнюю пуговицу такого же, как у председателя, френча, и растерянно поводил глазами, смешно отвесив нижнюю губу.
– Ну при чем тут корешок, Матвей Матвеевич? – сказал председатель. – Мы же собрались не отчет с бригадира спрашивать!
– А при том!.. У председателя сельсовета сдано три машины картошки… Да Иван Иуданович две машины сдал.
– Погодь, погодь! У меня есть огород или нет? – крикнул Иван Иуданович.
– Ты две свиньи за зиму выкормил…
– Матвей Матвеевич! Кто вам дал такое право? Вы сперва установите.
– Вот я и спрашиваю: где корешки квитанций?
Бригадир опять замотал головой, как взнузданная лошадь.
– Да не съели же их, – сказал председатель.
– Пропили! – Матвей Матвеевич обернулся к председателю. – У нас все премии водкой выплачиваются. Телятница Пузырева чуть в навозной яме не утонула спьяну. Это что, премия? А на молочной ферме гармонь купили… Это тоже премия? Цельными ночами наяривают напролет. У возчика молока лошадь от этого веселья сдохла. А тебе все без цели… Эх, Иван Ларивонович!
– Так ведь народ свой резон на все имеет, – отбивался председатель. – Ты вот не пьешь, а другой пьет. Кто прав, кто виноват? Намедни племянница твоя замуж выходила – тебя на свадьбу пригласили, а ты не пришел. Это как же рассудить! Ты думаешь, характер показал? А народ вон по-другому рассудил. Нехорошее говорят про тебя на селе, что, мол, в гордость пошел. И хуже того – философией занимается.
– Я сам в гости никого не приглашаю и к другим не хожу. Вот моя философия! А некоторые у нас не то что на дому – в правлении компании водят. На той неделе из колхоза «Ответ интервентам» приезжали?
– Соцсоревнование!
– Ага! На этом соцсоревновании пять ящиков водки выпили, пятьсот яиц съели да пятьдесят петушков. Вот чего стоил нам приезд «интервентов»!
– Ты меня «интервентами» не попрекай! Я на них в тот вечер половину своей зарплаты истратил, – кричит председатель.