Вставать было лень, но теперь меня к этому и не принуждали. Я могла хоть целый день (что в данном доме, кстати, было принято) проваляться на диване, смотреть телик и уплетать виноград и сладости. Я отщипнула от грозди кишмиша несколько ягод и отправила в рот.
Так получилось, что мне достался билет прямиком в рай. Прежние мечты о журналистике выцвели и утратили актуальность. Теперь у меня появились другие планы. Я обзаведусь красивыми и элегантными платьями, как у Жюли, научусь ходить на десятисантиметровых шпильках и сражаться, как Лиз. Теперь мне можно все! Сам старейшина пригласил меня войти в его Дом! И это было лучше всего.
Откусив от восхитительного пирожного, я представила, как я — такая красивая и грациозная — участвую в боевой операции против диких, ведя за собой преданных мне вампиров.
Мы ворвемся к диким, как они ворвались к нам в «Элис», раскидаем их и сметем с дороги. А потом нам навстречу выйдет Ловчий, и все испугаются, потому что он очень силен и опасен, а я выступлю вперед и небрежно брошу: «Предоставьте эту проблему мне», и в его голодных волчьих глазах мелькнет восхищение и страх. И я… Нет, лучше по‑другому. И Артур скажет: «Любимая, позволь мне сразиться с ним. Ради тебя я одержу над ним победу». Да, так будет честнее, пусть силы будут равны, я сама была бы слишком сильным противником…
В дверь постучали, и я залилась румянцем, догадавшись, что это Артур.
— Сейчас открою! — крикнула я.
Ровно две минуты потребовались на то, чтобы одеться, запихнуть в бельевой ящик постель, убрать с глаз тарелочки со сладостями и открыть перед Артуром дверь.
— Ты не согласишься немного пройтись со мной?
Он казался встревоженным.
— Конечно!
Я кивнула и подбежала к зеркалу, чтобы расчесать непослушные тяжелые пряди и взглянуть на себя: все ли в порядке. Когда вокруг тебя красавицы, расслабиться просто не удается.
— Я готова! — объявила я, появившись перед Артуром.
Если смотреть в его глаза, то можно показаться самой себе красавицей. Он всегда смотрел на меня так — по‑особенному.
Артур молча взял меня за руку, и мы пошли по коридору.
За одним из поворотов он открыл ключом какую‑то дверь, и мы стали спускаться по лестнице. Артур молчал. «Наверное, мы идем к кому‑то в гости, и это будет сюрпризом для меня», — решила я, но мы так же молча прошли этаж, на котором жила Жюли, и спустились еще ниже. Что за таинственное путешествие!
Меж тем Артур вышел в один из коридоров и поманил меня. Не оставалось ничего иного, как просто последовать за ним. Что бы он ни задумал, это скоро выяснится.
Под ногами лежала алая ковровая дорожка, а по стенам горели массивные старинные светильники, их неяркий свет придавал коридору еще большую мрачность и загадочность. Тишина была, прямо как в склепе. Какая‑то холодная, нехорошая тишина. Забеспокоившись, я замедлила шаг, а потом и вовсе остановилась.
Артур, шедший на шаг впереди меня, обернулся.
— Не бойся, мы уже пришли, — сказал он.
Может, виной тому причудливая игра светотени, но мне показалось, что и ему не по себе в этом месте. Тем не менее Артур вытащил из кармана джинсов небольшую пластиковую карточку и, открыв замок одной из дверей, жестом пригласил меня войти.
Ничего не понимая, я вошла в комнату и с удивлением огляделась. Помещение было абсолютно пустым, если не считать небольшого возвышения посреди него, на котором стоял какой‑то шкаф или высокий ящик, задрапированный черной бархатной тканью.
Артур закрыл дверь.
— Ты объяснишь мне, что происходит, или так и будем играть в молчанку? — поинтересовалась я.
— Объясню, — он выглядел очень серьезным. — Здесь мы можем поговорить без свидетелей: в этой комнате нет камер. Вернее, есть, но всего одна, и включается она лишь в особых случаях…
Я взглянула на него с любопытством, ожидая пояснений.
— Это комната для приведения в исполнение смертных приговоров за преступления, совершенные против Дома и против рода, — нехотя проговорил он.
— Неужели кто‑то из твоего народа может злоумышлять против Отца? Такие, как Владлен или Ловчий, который приходил за мной? — спросила я.
— К сожалению, могут, — ответил Артур после короткой паузы. — Их ведут дикие инстинкты.
— Ненавижу их! — воскликнула я. — Они хуже, чем Иуда, предавший бога! Они хуже всех! Они заслуживают смерть!
Артур не ответил.
А я уже во все глаза смотрела на возвышение. Моему воображению представились чудовищный топор и огромная плаха, вся заляпанная старыми бурыми пятнами крови.
Артур, видимо, уловил мою картинку, потому что улыбнулся.
— Нет. Не совсем так, — сказал он. — Если хочешь, взгляни.
Черная драпировка пугала и притягивала меня. Я понимала, что не могу отвести от нее взгляд и не успокоюсь, пока не выясню все.
С замирающим сердцем я приблизилась к возвышению и приподняла край тяжелой бархатной ткани.
Моему взгляду предстала вовсе не плаха. И не электрический стул, и не виселица с гигантским крюком, которую я как‑то видела в одном музее в Праге — всего лишь стеклянный ящик с лампами, чем‑то похожий на вертикальный солярий.
Я недоуменно оглянулась на Артура.
— Ультрафиолет, — объяснил он. — В больших дозах смертельный для любого из нас. Самая мучительная и болезненная казнь.
В этот миг мне почему‑то представилось лицо Владлена, искаженное немыслимой мукой.
«Прощение!» — без слов молили его бескровные иссушенные губы. От франтоватого беззаботного вида не осталось ни следа. Я так отчетливо видела сведенные судорогой белые пальцы, изо всех сил царапающие неподвластное стекло, что с ужасом отдернула руки. Черный занавес упал, скрывая эту импровизированную сцену. Сцену для одного актера.
— И вы смотрите на это? — прошептала я. Кураж прошел, и я почувствовала неуверенность и страх. Голос отказывался повиноваться мне.
— Все члены дома должны присутствовать при вынесении приговора и видеть, что он приведен в исполнение, — так же тихо отозвался Артур. — И сейчас я собираюсь сделать то, что, возможно, приведет меня сюда, — он кивнул на постамент.
Я изумленно уставилась на него. Видимо, Артур действительно уже принял решение, потому что от него исходила спокойная уверенность. В любом случае я просто не могла представить, чтобы он задумал что‑либо преступное. Артур кто угодно, только не подлец и не предатель!
— Мы должны бежать отсюда, — сказал он, глядя мне в глаза.
— Бежать?! — я никак не могла поверить тому, что слышала. — Но это же твой дом!
Артур горько усмехнулся.
— Значит, теперь у меня нет дома. Мы не можем оставаться здесь. Ты подвергаешься слишком большой опасности.
— Но почему? Что‑нибудь случилось?
— Отец хочет, чтобы ты стала одной из нас. Он считает, что ты к этому готова. Я пытался оспорить это, но, в общем, безрезультатно. На балу Он уже представил тебя так, словно ты принадлежишь Дому, и все уверены в том, что ты присоединишься к нам уже в ближайшие дни. Мне дали всего одну неделю, чтобы окончательно подготовить тебя.
Я отвела взгляд от его решительного бледного лица. Мы не случайно находились в комнате, где умирали те, кто предал свою семью. Эдакая зона истины. Мое сердце отчаянно забилось. Артур выбрал меня, выбрал любовь, но могла ли я это ему позволить? Почему бы мне и вправду не пройти инициацию?… Это раскроет мои силы. В кончиках пальцев закололо. Это будет здорово — овладеть своей силой! Сколько лет я была обычной девчонкой, белой вороной в элитном классе. И вот теперь появился шанс стать по‑настоящему сильной. Стать такой же, как Артур. Мы будем с ним вместе — целую вечность! Весь мир — для нас двоих!
Я снова представила себе, как я, бессмертная вампирша, сражаюсь с дикими, а старейшина ласково улыбается мне, только что вернувшейся после великой битвы. «Спасибо, дочь моя, — скажет мне Он, — ты спасла всех нас».
— А почему бы мне и вправду не пройти инициацию? — произнесла я, вновь поднимая взгляд на Артура.
В темно‑вишневых глазах взметнулись тени.
— Полина, ты не понимаешь. Это не награда, это проклятие. Не жизнь. Люди, веками боясь и ненавидя нас, правы. Мы сами боимся и ненавидим себя. Выпустить наружу зверя, что скрывается внутри тебя, — значит потерять все человеческое. Только дай зверю высунуть лапу, да что там — один только коготь, и он изменит тебя полностью. Более того — пройдет несколько десятков лет, и зверь убьет в тебе все чувства. Понемногу он выжжет тебя, оставив лишь инстинкты, лишь холодный расчет и мелкие привычки, за которые ты будешь цепляться, изо всех сил имитируя видимость жизни.
— А любовь? Она тоже выгорит дотла и превратится в привычку? — спросила я.
— Твой зверь постарается уничтожить ее первой — ведь она более всего угрожает ему. Ты не знаешь, о чем говоришь. Ты не знаешь, что такое ежечасно сражаться со своим зверем! Ты не знаешь, что такое Голод! То, что изменит тебя, то, что заставит смотреть на друзей и на родителей, как на звено в твоей пищевой цепочке! Ты знаешь, что такое ярость?