Вспомнив это, Васька чуть не разревелся. Вернутся ли замечательные времена семейного счастья? Окажется ли он снова дома? Удастся ли выгнать оттуда паршивого самозванца кота-мальчика?!
Васька так задумался об этом, что даже не слышал возмущенных воплей Катьки Крыловой.
Наконец баннику надоело их слушать.
– А ну, хватит! – рявкнул он из лаптя так сердито, что коза мигом умолкла. – Надобно не воду в ступе толочь, а думать, как обратно в человека переделаться! Так что тихо! Умокла на раз! И не мешай нам с Василием Петровичем думать!
«Тихо! Чапай думать будет!» – вспомнил Васька любимейший отцовский фильм – и сокрушенно покачал головой, в которую не приходило ни одной толковой мысли.
– А правда, что же нам теперь делать? – спросил уныло. – Как же узнать ведьмины секреты?
– Выход, сдается мне, один: подслушать их, – решительно сказал Кузьмич. – Не может такого быть, чтобы обе эти пакостницы, Ульяна и ведьма Марфушка, не обсуждали промеж собой свои дела! Значит, надо исхитриться их разговоры подслушать. Незаметно в дом пробраться – и подслушать.
– Но как, как?! – почти в отчаянии спросил Васька. – Мантии-невидимки у нас нет!
Лапоть вдруг содрогнулся, как если бы сидевший в нем Кузьмич радостно подпрыгнул.
– Мантии такой у нас и в самом деле нету, и где ее добыть – не ведаю, – воскликнул он, – а вот шапку-невидимку достать можно.
– Неужели свою дашь? – спросил Васька, затаив дыхание.
– Нет, брат ты мой, прости сердечно, свою отдать никак не могу, – виновато вздохнул банник. – Однако же…
– А что, у вас и правда шапка-невидимка есть? – раздался восторженный голос Катьки Крыловой.
– Есть, как не быть, – буркнул банник, явно недовольный, что его перебили. – Слушай, Васька…
– Да нет, не может такого быть, – не унималась Катька. – И мантия, и шапка-невидимка только в сказках бывают.
– Не только, – ответил Кузьмич. – У каждого нечистика такая шапка имеется. Иначе всякий бы их увидеть мог. А под нашими шапками мы надежно скрыты!
– Банничек, голубчик, – умоляюще воскликнула Катька, – покажитесь нам в своей шапке! Ну пожалуйста!
– Ох и зануда ты, коза, – вздохнул банник. – Чую, не отвяжешься! Ладно, так и быть, гляди!
Лапоть подпрыгнул, потом на нем появилась крохотная фигурка, которая вмиг увеличилась в размерах – и бывший знахарь Кузьмич предстал в своем обычном обличье банника.
– Так вот она какая, шапка-невидимка! – ахнула Катька Крылова, а потом кинулась к баннику и… копытом сшибла с его головы шапку и пинками погнала ее прочь, крича: – Я в этой шапке и сама все ведьминские секреты узнаю! В девочку превращусь, а ты, Тимофеев, сиди тут и в баньке парься!
И вдруг Катька Крылова неуклюже затопталась на месте, озираясь и бестолково размахивая ногами.
Еще бы! Ведь шапка исчезла! Сделалась невидимой! Только какой-то сморщенный корешок свалился на землю. Наверное, это и был тот самый корень дягиля, который носил банник, чтобы его люди любили…
– Где шапка, где? – испуганно завертела головой Катька Крылова. – Куда подевалась?!
– Шапка моя! – отчаянно вскричал банник, хватаясь за лысину. – Где ж она?! Да как же я без нее?! Пропала моя головушка! Теперь меня каждый-всякий увидеть может! А позорище-то какой! Не оберешься позорища!
Его жалобный плачущий голосишко надрывал Ваське сердце! Он кинулся в ту сторону, куда упал корешок дягиля, и принялся шарить в траве. Шапка должна быть где-то здесь! Он перебирал чуть ли не каждую травинку, пытаясь нащупать что-то мягкое, пыльное, незримое…
И вдруг ему это удалось!
Не веря удаче, Васька схватил что-то зубами и бросился к баннику, который безутешно рыдал, уткнувшись в сложенные ковшиком ладошки, и неуклюже нахлобучил ему на голову свою добычу. И тотчас с облегчением перевел дух: он не ошибся! Это в самом деле оказалась шапка банника!
Кузьмич мигом перестал плакать, схватился за нее обеими руками, стащил с головы и принялся разглядывать, словно не веря глазам.
Однако дело еще было не сделано. Васька вернулся за корнем дягиля и принес его хозяину. Немедленно шапка со спрятанным в ней корешком была нахлобучена на лысую голову, и сморщенная физиономия банника Кузьмича выразила такой восторг, что Васька даже засмеялся от счастья.
– Спасибо тебе, брат ты мой, – дрожащим голосом выговорил бывший знахарь, – спас от позора неминучего! Да я теперь ради тебя все на свете сделаю! А вот е-е-ей, – с ненавистью провыл он, кивком указывая на козу Крылову, – ни за что помогать не стану! Ни за что! Пусть хоть веки-повеки с хвостом бегает, бородой трясет! Дура! Да шапка банника только на банника и действует! Только его невидимым делает! Надень ее, к примеру, домовой – и что? И ничего! Никакой невидимости! А ты… ишь, чего захотела! Не буду я тебе помогать! Волоки меня домой, Васька! Хватит! Напутешествовались!
И Кузьмич снова скрылся в лапте.
Васька вцепился в веревочные завязки и потащил лапоть обратной дорогой. Ему было ужасно тяжело, однако и в голову не приходило попросить Катьку Крылову о помощи.
«Предательница! – с ненавистью думал он, задыхаясь от усталости. – А главное – дура! Ну хоть бы головой подумала, что банник – единственная ее надежда на спасение!»
– Вася, – послышался сзади плачущий голос Крыловой, – давай я помогу, а? Тяжело ведь!
Но Васька не оборачивался. Наконец ему надоели всхлипывания за спиной, он остановился, перевел дыхание и сердито крикнул:
– Тебе что велено делать? Беленное масло давить? Вот и дави, а от нас отстань!
И потащил лапоть дальше.
А оттуда вдруг донеслось хихиканье:
– Ох, крутенек ты, Васька! Ох, гневлив! Однако укроти сердце свое. Хоть и глупа коза да противна, а все же пригодится.
– Это еще зачем?! – не разжимая зубов, пробурчал Васька, удивляясь, что банник так быстро сменил гнев на милость.
– Да ведь шапку-невидимку нам без нее никак не сшить!
Васька выплюнул изо рта осточертевшие завязки и изумленно уставился на лапоть:
– Да я на сто процентов уверен, что она и пуговицу-то не могла пришить, даже когда девчонкой была. А тем более теперь! У нее же не руки, а копыта!
– Шапку я сам сошью, – успокоил Кузьмич. – А коза должна будет баранец отыскать.
– Какой еще баранец? – изумился Васька – и увидел, как сквозь лыковые полоски весело блеснули глаза банника:
– Тот самый, из которого шапки-невидимки делают!
* * *Да, Тимофеев-старший стоял на могиле, и крест с именем «Пётръ Тимофеевъ» – с его именем! – лежал на земле, а там, откуда он был вывернут, чудилось, шевелилась и кипела какая-то тьма… словно живая!
Тимофеев отдал бы сейчас все на свете, чтобы проснуться, однако он помнил слова портрета: «Не сдавайся, не трусь, а то ведьма Ульяна всю твою семью под корень изведет!» И еще он помнил совет – поговорить с Петром.
С тем самым, который «Пётръ Тимофеевъ». С тем самым, который находится где-то там, в клубящейся подземной темноте.
Но разве ведьма Ульяна, о которой упоминал портрет, позволит ему поговорить с Петром? Что ждет его за такую попытку? Какие кошмары она на него напустит?
А может, обойдется?
Тимофеев вздохнул, набираясь храбрости, однако запах сырой земли, который так и хлынул в легкие, был не лучшим успокаивающим средством!
Он оглянулся, отыскивая ведьму, однако нигде не увидел ее черной тени. И вдруг осознал, что впервые отправился сюда, в этот мир кошмаров, сам, по своей воле. И если ведьмы нет, то, может быть, и впрямь удастся хоть что-то узнать о том, что происходит? И понять, как противостоять шквалу ужаса, который настигает его и его семью?
Наконец он решился и тихо окликнул:
– Петр!..
Никто не отвечал, только ветер заунывно посвистывал среди крестов. Тимофеев позвал громче:
– Петр! Петр Тимофеев! Слышишь меня?
И чуть не завопил от ужаса, когда услышал мучительный стон из-под земли, а потом голос, полный страдания:
– Кто здесь? Кто меня кличет? Зачем?
– Меня тоже зовут Петр Тимофеев, – проговорил он, с трудом удерживая дрожь.
И вот голос из подземных глубин раздался снова:
– Это ты, мой потомок? Тот, кого ведьма Ульяна вместо меня в могилу уложить хочет? Зачем пришел? Или спешишь мое место занять?
Горькая, безнадежная усмешка звучала в этом исполненном страдания голосе, и вдруг Тимофееву стало не только страшно, но и очень жаль человека, который называет его потомком.
– Наоборот, я не хочу на твое место, – горячо сказал он. – А ты хочешь на мое?
– Нет! – выдохнула тьма. – Не хочу! Хочу только, чтобы Ульяна мою душу отпустила на покаяние! Сняла бы проклятие свое!
И этот говорит о проклятии! Что же такое происходит?!
– Чем же ты провинился перед ней, что она тебя прокляла? – осторожно спросил Тимофеев.
Из-под земли донесся тяжкий вздох:
– Да ничем я не провинился! Приворотное зелье пить не стал, на землю вылил! Только и всего!