— Сэр Роберт, я знаю ответ. Он прост. Вас всех предал Эдуард Куртнэ. Он испугался, пришел к епископу Гардинеру и рассказал о готовящемся заговоре, — совсем тихо сказала я. — А епископ сообщил об этом королеве.
Он резко повернулся ко мне.
— Бесхребетный щенок! Как они могли оставить его без присмотра?
— Епископ и раньше знал, что что-то затевается. И не только он. Это ощущали все.
Сэр Роберт кивнул.
— Том Уайетт никогда не умел действовать осмотрительно.
— Теперь ему придется отвечать за все. Насколько я знаю, сейчас его допрашивают.
— Чтобы выведать, кто еще был причастен к заговору?
— Чтобы заставить его назвать имя принцессы Елизаветы.
Сэр Роберт уперся кулаками в оконную раму, будто собирался раздвинуть каменную стену и улететь на волю.
— У них есть доказательства ее вины?
— Предостаточно, — язвительно усмехнулась я. — Сейчас королева беспрестанно молится, стоя на коленях. Просит Бога о наставлении. Если она решит, что Бог велит ей принести Елизавету в жертву, это не будет выглядеть как казнь ни в чем не повинной принцессы. Честное слово, доказательств против Елизаветы очень много.
— А что с Джейн?
— Королева пытается ее спасти. Она увещевала Джейн изучить путь истинной веры. Королева надеется, что Джейн отречется от протестантизма и тогда будет прощена.
— Что есть истинная вера, мисс Мальчик? — коротко рассмеявшись, спросил сэр Роберт.
Я густо покраснела.
— Сэр Роберт, я лишь передаю вам то, что говорят при дворе.
— И ты тоже с этим согласна, моя маленькая conversa,[5] моя nueva cristiana?[6]
— Да, — ответила я, выдерживая его взгляд.
— Говоря проще, шестнадцатилетней девочке предлагают сделку с совестью, — сказал он. — Бедняжка Джейн. Или вера, или смерть. Королева что же, хочет сделать из своей родственницы великомученицу?
— Она хочет, чтобы все обратились к католичеству, — сказала я. — Она хочет спасти Джейн от смерти и проклятия.
— А меня? — без всяких эмоций спросил сэр Роберт. — Я тоже буду помилован? Или меня бесповоротно решено казнить? Как ты думаешь?
Я покачала головой.
— Здесь я ничего не могу вам сказать. Если королева Мария последует советам, тогда все, в чьей верности она сомневается, будут повешены. Солдат, что участвовали в мятеже, нынче казнят на каждом углу.
— В таком случае мне надо поскорее прочесть эти книги, — сухо проговорил сэр Роберт. — Глядишь, и мне воссияет свет истинной веры. Как ты считаешь, мисс Мальчик? Тебе он воссиял? Ты обрела истинную веру?
Послышался стук в дверь.
— Шутихе пора уходить, — сказал стражник, заглядывая в комнату.
— Подожди еще немного, — попросил сэр Роберт. — Я еще не заплатил ей за книги. Я скоро.
Стражник подозрительно покосился на нас обоих, после чего закрыл дверь и запер ее на засов. В комнате стало нестерпимо тихо.
— Сэр Роберт, не мучайте меня! — чуть не плача, взмолилась я. — Я такая, какой была всегда. Я — ваша.
Он посмотрел на меня, потом заставил себя улыбнуться.
— Мисс Мальчик, я — конченый человек. Живой покойник. Тебе лучше оплакать меня, а потом забыть. Благодари Бога, что все эти события не сделали тебя нищей. Тебе повезло: шуты нужны всегда. Я хоть как-то тебе помог, моя девочка-мальчик, и рад этому.
— Сэр Роберт, вы не можете умереть, — прошептала я. — Мы с мистером Ди заглянули в зеркало и увидели ваше будущее. Сейчас у вас трудные времена, но этим ваша жизнь не кончится. Мистер Ди сказал, что вы умрете в своей постели и познаете большую любовь. Любовь королевы.
Он слушал меня, сдвинув брови, потом слегка вздохнул, как человек, искушаемый лживой надеждой.
— Несколько дней назад я бы стал умолять рассказать мне все. Но сейчас слишком поздно. Сейчас придет стражник, и тебе нужно будет уйти. Теперь слушай: я освобождаю тебя от всех обязательств передо мной и от служения мне. Твоя работа на меня закончилась. Пока ты при дворе, ты можешь заработать неплохие деньги себе на приданое, а потом выйти замуж за того, с кем помолвлена. Ты можешь стать настоящей шутихой королевы и забыть обо мне.
— Сэр Роберт, я никогда не смогу забыть вас, — прошептала я, приближаясь к нему.
Он улыбнулся.
— Спасибо тебе, мисс Мальчик. Я буду благодарен за любые молитвы, какие ты вознесешь в час моей смерти. В отличие от большинства моих соотечественников меня не волнует, какие это молитвы. Для меня достаточно, что они исходят из сердца, а твое сердце полно любви.
— Может, вам нужно кому-то что-то передать? — спохватилась я. — Скажем, мистеру Ди? Или принцессе Елизавете?
— Никаких посланий, — покачал головой сэр Роберт. — Все кончено. Думаю, очень скоро я с ними встречусь на небесах. Или в аду. Это зависит от того, кто из нас правильно понимает природу Бога.
— Вы не можете умереть! — крикнула я, задыхаясь от душевной боли.
— Сомневаюсь, что советники королевы убедят ее сохранить мне жизнь, — сказал он.
Мне было невыносимо слушать, как человек говорит о собственной смерти.
— Сэр Роберт, неужели я ничего не могу сделать для вас? Совсем ничего?
— Возможно, кое-что сможешь, — ответил он. — Попробуй убедить королеву не казнить Джейн Грей и принцессу Елизавету. Джейн вообще ни в чем не виновата. А Елизавета… она должна жить. Такая женщина, как она, родилась не затем, чтобы умереть, не достигнув двадцати лет. Если ты хотя бы отчасти сумеешь выполнить эти поручения, мне будет гораздо легче умирать.
— А почему я не могу просить и за вас?
Он вновь взял меня за подбородок, наклонился и нежно поцеловал в губы.
— Не надо за меня просить, — таким же нежным голосом сказал он. — Я конченый человек. А этот поцелуй, мисс Мальчик, мой дорогой маленький вассал… этот поцелуй был моим последним подарком тебе. Это был прощальный поцелуй.
Он повернулся к окну и позвал стражника. Мне оставалось лишь уйти, покинуть эту холодную комнату. А сэру Роберту оставалось ждать, когда ему объявят, что эшафот готов, палач уже наточил свой топор и настало время прощаться с жизнью.
Я вернулась во дворец. Все, что происходило вокруг, я воспринимала, как во сне. В тот день мы четыре раза ходили к мессе. Я становилась на колени и истово молилась, прося Бога, пощадившего Марию, пощадить и сэра Роберта.
Королеву вполне устраивало мое печальное, изможденное душевными страданиями лицо. Она победила, Лондон ее поддержал, но ничего в поведении Марии не говорило о радости победы. Она вела себя так, словно потерпела поражение и теперь вынуждена доживать свои дни в ссылке. Настроение королевы, естественно, передавалось и двору. Нерешительность, постоянные тревоги, постоянное ожидание новых бед. Каждый день, после мессы и завтрака, королева выходила к реке и гуляла, глубоко засунув руки в меховую муфту. Холодный ветер, развевавший полы ее одежд, заставлял убыстрять шаги. Я шла позади, плотно закутавшись в свой черный плащ. Как хорошо, что моя шутовская ливрея состояла из плотных теплых панталон и такого же теплого камзола. Я бы ни за что не согласилась сейчас нарядиться в женское платье, даже если бы это был наряд испанской принцессы.
Королеву по-прежнему одолевали тяжкие раздумья, и потому на этих прогулках я не решалась с нею заговаривать. Я плелась за нею на расстоянии двух шагов, поскольку знала, что ей приятно, когда кто-то идет сзади. Особенно в этом стылом, продуваемом всеми ветрами саду. Слишком много лет она провела в одиночестве. Так что наши совместные молчаливые прогулки не казались мне королевской прихотью.
Сегодня с реки дул особенно холодный ветер, не располагавший к долгим хождениям. Плотный плащ и меховой воротник все равно не спасали Марию от ледяных порывов. Я шла, опустив голову, и не знала, что королева остановилась. Я буквально налетела на нее, ударившись ей в спину.
— Простите меня, ваше величество, — пробормотала я, кланяясь и отходя в сторону.
— Можешь идти рядом со мной, — сказала она.
Я все так же молча пошла с нею рядом, ожидая, что она о чем-то заговорит. Но королева молчала. Мы дошли до небольшой садовой калитки. Гвардеец широко распахнул ее. Во дворце уже ждала служанка с парой сухих туфель. Я сняла плащ, повесила его на руку и несколько раз топнула застывшими ногами.
— Идем со мной, — велела королева.
Я покорно пошла с нею по каменной винтовой лестнице, что вела прямо в королевские покои. Я знала, почему она выбрала вход со стороны сада. Войди мы через главное здание, нам бы еще на лестнице, по всей галерее и в приемной встретились бы толпы просителей. Половина из них явились просить за своих сыновей и братьев, которым предстояло разделить участь казненного Тома Уайетта. Среди просителей преобладали женщины. Королеве пришлось бы идти мимо десятков заплаканных женщин. Она и так выдерживала эту пытку утром, отправляясь к мессе, и когда шла обедать. Просительницы тянули к ней молитвенно сложенные ладони, шептали ее имя и умоляли о пощаде. Чаще всего Мария проходила молча либо бросала короткое «нет». Неудивительно, что после прогулки ей не хотелось снова окунаться в это море человеческих страданий.