— Та-ак, — протянул папа, — та-ак…
Взял он прихваченные было для себя кусок хлеба и остаток сала, к старой берёзе направился. Неподалёку от неё, нахлобучив на себя огромный снежный шлем, возвышался дубовый пень. Папа смахнул шлем — получился стол. Положил на него сало, накрошил хлеба.
Как набросились на еду пичужки! Сначала моментально с салом расправились. Потом за хлебные крошки принялись. Скоро и от них ничего не осталось. Что же удивительного? Очень уж проголодались. А ведь они и сытые на плохой аппетит не жалуются. Летом, например, съедают за день столько вредных мошек, сколько сами весят.
Только собрался папа уходить, ещё две синицы пожаловали. Скок-скок по пню — нет им ни одной крошки.
— Та-ак, — опять протянул папа, — та-а-ак…
Подумал-подумал и вынул из внутреннего кармана полушубка деревянную коробку с мотылями, хлоп их на птичий стол. Всех до одного.
— Ешьте, птахи, ешьте на здоровье! А завтра ещё еды вам принесу. И будет у вас здесь столовая.
Больше на Соку папе делать было нечего. Потому что на голый крючок разве что поймаешь? Вернулся он домой, мама спрашивает:
— Где же рыба?
— Плавает! — бодро ответил папа.
— Я так и знала. В такой мороз какой клёв? Вместо ухи лапшу с курятиной сварила. Раздевайся, умывайся да садись за стол.
Сделал папа всё, что велела мама, а когда поел, сказал:
— Зинь-зинь-тарарах!..
— Ты чего? — удивилась мама. — Чего ты?
Папа засмеялся:
— Это я говорю тебе: спасибо! Очень вкусная лапша.