Но ее величество нисколько не успокоили его слова.
– Сир! Вы не хотите видеть. Посмотрите вокруг – все меньше друзей окружает вас, а число ваших врагов растет. Самые преданные и храбрые погибли под Элагоном от рук некромантов, отдали жизни, закрывая грудью Дайкан и отбивая полчища орков. Вы отослали магистра Священного Пламени, своего самого верного рыцаря. Ваш командир гвардии, могучий Джонатан, храбрый человек, и он, без сомнения, умрет за вас, если будет нужно, но в нем нет и десятой доли ума, присущего Ильдиару де Ноту. И почему вы заменили сеньора Прево этим ничтожным Тимосом Блантом? Почему арестовывают всех, кто имел отношение к тайной страже Бриара Каземата? – в голосе королевы проскользнули яростные нотки. – Они делают это, ничуть не опасаясь вашего гнева! Человека убили вчера у меня на глазах именем короля в одном из коридоров дворца. Тимос Блант сказал, что это был изменник, но его глаза выдали, кто здесь истинный враг! Отчего вы не замечаете этого и ничего не делаете?..
– Беатрис, с каких это пор вы стали обсуждать мои решения? – хмуро процедил король.
Не говорить же ей, что Прево исчез, как сквозь землю провалился, пахнет это изменой, а значит, верить нельзя и его людям. Не говорить же, что в эти самые мгновения, когда они беседуют в парке у озера, кому-то неподалеку пронзают сердце, перерезают горло или стягивают петлю на шее. Не в женских возможностях понять, что тайная стража сейчас разделена на два враждующих лагеря и местом ее схватки стал дворец.
– Все это кажется очень странным, ваше величество. Даже мне, которая мало что понимает, – будто прочла мысли супруга королева. – Что, если это заговор против вас, сир?
Король шагнул с дорожки и вышел на самый берег озера, где неподвижно застыл, уставший и одинокий, походящий то ли на призрак, то ли на кладбищенскую статую. Серый тусклый дождь зарядил с новой силой, мокрые струи вонзались королю в волосы и черно-белую мантию, словно тысячи незаметных кинжалов.
– Сир, вы промокнете! Вернитесь ко мне!
Он не слушал ее, погруженный в свои невеселые мысли. Да, это заговор, как и предсказывал отец Мариус. На последней исповеди первосвященник предупредил об опасности, туманно сказав, что замешаны самые близкие ему люди. Но кто же его враги? Герцоги? Бароны? Исчезнувший так некстати Прево? Или... Нет, невозможно... Но... Ничего нельзя исключать, Деккер сейчас способен на многое, а женщины слабы. Он мог угрожать ей жизнью маленького Ричарда...
– Утешьтесь, любовь моя, я принял решение, которое, очень надеюсь, успокоит вас.
Король говорил ласковые слова, но глаза его были пусты и холодны, как забытые заброшенные погреба.
– Завтра я отправляюсь с официальным визитом в Сар-Итиад.
Странно, но слова Инстрельда Лорана пробудили в душе его супруги чувства, совершенно противоположные тем, которые, он думал, они вызовут. На лице королевы отразился ужас.
– В Сар-Итиад, сир?! – Она бросилась к нему под дождь и испуганно сжала его руку в своих. – Но зачем вам туда, ваше величество?
– Есть вопросы, требующие ответов, – задумчиво ответил король, непонимающе глядя на супругу – что же вызвало в ней подобную реакцию? Можно было подумать, что он только что не поделился с королевой планами ближайшего монаршего посещения вассальной провинции, а отдал приказ отрубить ей голову.
В эти мгновения она поистине походила на обреченного, взошедшего на эшафот. Король ощутил столь ненавидимый им и пресытивший любое представление о терпеливости затхлый, заплесневелый вкус дворцовых интриг и темных тайн. Он ненавидел это ощущение, но по долгу положения был мастером в его распознании...
– Сир, умоляю вас, будьте осторожны! Граф Анекто – страшный человек! Упрямый, жестокий, мстительный...
– С чего бы это вам, сударыня, так отзываться о моем вассале? – Король подозрительно посмотрел на супругу.
Беатрис промолчала и отвела взгляд, старые воспоминания и уже почти развеявшиеся от времени призраки вновь обрели плоть. Они налились угрозой и протянули к ней свои мертвые ледяные длани. Надо было все рассказать его величеству раньше, а теперь он может просто ей не поверить...
Тем временем король продолжил:
– А вы, моя дорогая, отправитесь в Истар, к своему отцу. Засвидетельствуете мое почтение вашему батюшке.
– Благодарю вас, ваше величество. – Все еще полная страхов, королева неуверенно улыбнулась мужу; колючее, словно укол иглой, ощущение угрозы в ее душе начало постепенно заливаться надеждой, будто исчезла тьма, изгнанная трепещущим огоньком свечи. – Я так счастлива, я уверена, что Ричард будет рад повидать своего деда!
– Ричард? Разве я говорил о том, что мой сын поедет с вами? – голос Инстрельда был холоден как никогда. – Ричард останется в Гортене, на попечении отца Мариуса, покуда я не вернусь.
– Но... сир, вы не можете так поступить! – В душе королевы кто-то задул свечу, и внутри начал разливаться липкий мерзкий мрак. – Я его мать!
– Мне это известно, сударыня.
Беатрис смотрела в глаза короля, все еще не веря, затем расплакалась, не выдержав его ледяного взгляда.
– Вы тут много говорили о рыцарях, которые защищают нас, сир. – Слезы падали на поросший травой берег озера вместе с холодными каплями дождя. – Но никто из них неспособен защитить вас от вас же самих, ваше величество.
Король ничего не ответил, до боли в пальцах сжав ту самую куклу-марионетку, которую до сих пор держал в руке.
11 сентября 652 года. Графство Сар-Итиадское. Сар-Итиад
Подлинное безумие подразумевает в себе вовсе не приступы странной апатии или же беспричинной ярости, приливы безудержных эмоций и холодные отливы отчужденности. Это тяжело понять, но вовсе не потеря себя на какое-то время в личностных спорах с самим с собой и не всепоглощающая усталость от самого факта жизни, подкрепляемая унынием, страхами, тревогами, осознанием обреченности и другими малоприятными вещами, делает из нас больных душой. И даже тот миг, когда мы видим вокруг себя тех, кого здесь явно быть не должно, и эти самые чужаки еще и говорят с нами, убеждают в чем-то, спорят, когда их на самом-то деле и нет вовсе, весь этот миг не более чем странность, причуда, необычное (весьма, но не более) состояние души.
Подлинное безумие – это когда стираются рамки. Когда граней больше не остается, а пробуждения нет, ведь сон исчез, а его место жестоко и безжалостно заняла самая что ни на есть настоящая явь. Настоящая, естественно, лишь для тебя, рожденная твоей собственной головой. Когда от вчерашней жизни не остается ничего, даже следа, даже воспоминания – это и есть подлинное безумие.
И все к этому шло... Инстрельд V, король и правитель Ронстрада, чувствовал, хотя скорее даже уже понимал: еще немного, и стены, окружающие его, сожмутся настолько, что от него ничего не останется, а то бесформенное и измятое, что заменит его, уже перестанет быть тем, у кого есть любящая супруга, замечательный сын и ждущие его милости верноподданные. Сейчас он уже даже не мог припомнить: подобное случалось с ним с самого детства или же стало нежданным порогом, о который он споткнулся в недалеком прошлом? Отец Мариус от одной исповеди короля к последующей твердил, что нужно каяться, быть честным и правдивым по отношению к себе и окружающим, что Хранн не допустит злокозненных мыслей... Ему легко говорить, ему не мерещится Бансрот ведает что... Он не тает, оплавляясь день за днем, точно огарок свечи с запаленным фитилем...
Принятое решение срочно покинуть Гортен и лично посетить северную провинцию королевства казалось весьма разумным и логичным, но никто не мог даже помыслить о том, что король занят в первую очередь вовсе не официальным визитом на вассальную территорию, а попыткой собственного побега от гнетущей обыденности, рутинных дел и приевшихся лиц.
Сар-Итиад встретил его величество проливным дождем, ливень как будто и вовсе не собирался заканчиваться, преследуя монарха от самого Гортена. Первые четыре дня пути он слушал барабанящую по крыше кареты мокрую дробь, а сейчас был вынужден оценить осеннюю печаль на себе. Из-за непомерной слякоти и разбитых улочек Сар-Итиада королю пришлось покинуть карету и пересесть на коня. Четверо гвардейцев тут же поспешили растянуть над своим повелителем полотняный навес, закрепленный на копьях, которые они держали в руках, но его величество безоговорочно отказался от подобного передвижного шатра.
Ливень застилал глаза, стекая по лицу и теряясь в аккуратно подстриженной бороде. Дождь впитывался в тяжелую синюю мантию, подбитую беличьим мехом, и высокую алую шляпу с отогнутыми полями и зубчатой золотой короной, сковавшей тулью. Король поднял голову и взглянул на белое небо, подставляя лицо струящейся влаге. Несмотря на неуверенные протесты и замечания спутников, он не желал прятаться от ливня. Именно в эти мгновения он чувствовал себя поистине живым. В голове прояснилось, будто слезы осени вымыли из сознания всю грязь, а свежий воздух наполнил легкие. Вот чего ему не хватало так долго...