Да, есть идея. Наверное, лицо мое ожило.
- Ты чего-то хочешь? - чуткая Аня, разведя полы халатика, повела крутой грудью, как новая машина фарами. - Потом... - буркнул я и поднялся. - Когда будем праздновать покупку. - О!.. - запела женщина. - Все стало вокруг голубым и зеленым!.. Я видел, в музыкальном магазине на улице Робеспьера висят ленинградские, кажется, инструменты. И хорошо, если Аня будет свидетелем моего посещения этого магазина. - Но мне надо одеться!.. - волновалась она. Метнулась к зеркалам трюмо. - Без меня не смей, рома!..
Когда мы вышли из дома, я оглянулся - так и есть, вот еще свидетели. За нами шли два похожих аккуратных паренька, в кожаных куртках, но глаженых брючках, в милицейских крепких ботинках. Неужто всю ночь караулили? Или сменили караул? Ну, пусть, пусть убедятся, что скрипки у меня нет, и я иду покупать. - Ой!.. - удивилась Аня, увидев, что я взял с собой старый пустой футляр. - А егото зачем? С новым футляром, небось, продают? - Не всегда, - сквозь зубы ответил я. Наблюдательная у меня подруга. Давно не был в этом магазине. Он стал куда богаче. Лампы светили золотым светом на скрипочки, возлегшие на черном бархате под стеклом, и на прислоненные к стене контрабас и виолончель. Я глянул на бирки и присвистнул - работа не наша, из самой Италии. Боже мой!.. Да для кого их привезли в забытый богом город? - Берем? - выдохнула Аня. Она видела, как я потер лоб и щеку, вечная привычка, когда волнуюсь. - Или дорого? Скрипочки легкие и сочные на вид ( другого слова не подберу, ) не то что моя обшарпанная, купленная когда-то в советской комиссионке. На одну из этих, сияющих медовым лаком, у меня, пожалуй, хватило бы денег, но не покупать же я сюда пришел, а устроить маленькое представление. Да и нельзя, нельзя (вдруг меня в жар бросило!) за дьявольские деньги святой инструмент приобретать... это действительно получится как в страшных снах моих - душу дьяволу заложил? - Видишь ли, это альты, - наконец, я нашелся, что сказать. - Тоже скрипки, но у них строй сдвинут на квинту. - Я это понимаю, но ты что, на таких не умеешь?! - Я могу на любой. Но мне-то нужен не альт. Если я привык петь теноровые партии, а мне говорят - давай баритоном. Я, может, и спою... - Я заглянул за колонну, увитую разноцветными лампочками, - наши соглядатаи торчали неподалеку, разинув рты, уставясь на духовые инструменты, как на клубки мерцающих питонов.
Мы вышли из магазина, и я, наконец, сообразил, что мне нужно сделать. - На телеграф!.. Сестре позвоню, в "ящик". Может, в их городе есть? А что, сгоняю на автобусе?.. Да и маму с отцом давно не видел.
- Мама - это святое... - разочарованно согласилась Аня. Не хотелось ей отпускать меня. Сквозь гул междугороднего телефона я услышал вечно кричащий голосок сестры: - Проснулся!.. вспомнил!.. Приезжай, а то скоро вымрем тут все... будешь по фотографиям только с нами разговаривать, как ясновидец... Когда? Я прямо сейчас звоню на КП, заказываю пропуск... у меня там Таня Кустова подруга, она сделает. Запомни - Кустова!
Аня взялась меня, конечно, проводить до автовокзала. И когда мы уже стояли возле урчащего "Икаруса", на боку которого было написано красивыми буквами "Железоград", а поверху мелом - "Ракетоград", она вдруг всхлипнула: - Дел тукэ пай щиб!.. - Это у цыган ругательство... что-то вроде "чтоб тебя стошнило!" - Ты теперь не скоро приедешь? - Боже мой, всего одну ночь провели вместе, и уже такие страсти. А как, наверное, ждет меня, пугается и мучается Наташа в инфекционном отделении БСМП?.. Я обнял горячую лже-цыганку в красном платк и через два часа въехал в неизвестный мне, прежде закрытый, а ныне посещаемый даже американскими сенаторами городок - так мне объяснил случайный попутчик с комической загнутой вверх бородкой...
Улица Королева, дом семь. Четырехэтажный, выкрашенный в желтый цвет (как многие дома в Питере, или как дома в нашем городе, построенные когда-то пленными японцами). Квартира два. Тоже на первом этаже. Что-то нам всем, Сабановым, первые этажи достаются. Чтобы не отрывались от земли? А то все рвемся в космос (муж сестры с его ракетами и брат-скрипач)...
Первой меня увидела мать - она, видимо, уже прослышала о возможном приезде сына и стояла в подъезде, тоненькая, в старой болоньевой куртке, как девочка, вышедшая на свидание. Рядом с ней сутулилась такая же старушонка, они о чемто говорили - я успел услышать слова "стиральный порошок" и "Ельцин". - Андрей!.. - Мама припала ко мне. Губами искала мои губы. Боже, после крашеных губ Ани чисты ли мои?.. - Похудел-то как! Войдя в дом, обнялся и с сестрой Еленой, раздобревшей невероятно (такой была некогда наша бабуля), и с белобрысой ее дочуркой лет пяти, которую еще не видел, и подмигнул сыну-пузану, стоящему как Ленин на броневике, в коляске. - Нашей старшей-то нету в городе... учится на менеджера в Англии, - похвасталась сестра. - А этих родили из страха.
Я пожал короткую сильную руку ее мужу, добродушному физику Диме ( у него кривая улыбка, как запятая) и с легким испугом открыл дверь комнаты, куда мне показали глазами мои родные. Там в кресле, раскинув колени, сидел отец и важно листал многостраничную газету. Знал же, что приехал, но не вышел, выдерживая характер.
Боже, как он постарел!.. Лысый, в синих струйках вен, какой-то маленький, мослы плечей блестят, бровки торчат как колоски ячменя... На отце блеклая синяя майка и старые милицейские штаны. Босые ноги в пованивающих тапках. Медленно поднял на меня глаза, синие, круглые, как у ребенка. И я словно услышал скрипочку Моцарта (Es-Dur KV 364, fur Violine, Viola und Orchester, 2. Andante), ту волшебную мелодию отпевания...
- Что долго не был? - почти твердо произнес старик. Только показалось, язык у него теперь стал толще, с трудом ходит во рту. - С демократами митингуешь? - Он кивнул на телевизор. - Я тебя вроде видел в толпе. Просрали СССР... а теперь ищете защитников? Мать из-за моей спины мягко остановила его: - Ну, сколько же можно о политике?.. Он музыкант. Он со скрипкой приехал, он нам сейчас песни сыграет... Нина из своего магазина дубленку ему принесла... сейчас будут мерить...
- Женщинам - выйти прочь! Дайте мужикам поговорить. - И когда мать выскользнула из комнаты, отец поднялся столбиком, подтянул брюки выше живота, выпирающего, как засунутый под одежду воздушный шарик, и угрюмо заиграл скулами, став опять немного похожим на Бетховена. - За встречу-то дернем? Купил бы. Сижу как гэ-кэ-чэ-пист в "Матросской тишине".
Увидев, что я собрался в магазин, мама охнула, а сестра поймала меня за рукав, горячо зашептала:
- Ему нельзя.. нельзя... только-только говорить начал...
Но из спальни донесся зычный рев отца:
- Я здор-ров, здор-ров! И требую, понимашь...
Мы сели обедать и налили старику одну рюмку, он ее быстро, как воду, выпил и с горделивой ухмылкой обвел всех взглядом. Мол, смотрите, каков я, рано хороните. Щекастый Дима пожал плечами, сестра, вздохнув, отвернулась, мама затрепетала, как травинка:
- Налей мне больше!.. чтобы ему меньше осталось.
Но не успел улыбающийся отец поднять кривыми неловкими пальцами вторую рюмочку, как вдруг его глаза закатились, он обмяк и повалился мимо стола мне на колени. Господи, да что с ним? Разыгрывает?
- Он умер?.. - зарыдала мать. - Умер?..
Я поднял отца на руки - мне помог Дима - мы, роняя задами стулья, перенесли старика в спальню и положили на заправленную кровать. Я схватил его за запястье. Оно было мокрым. А пульс оказался таким частым - как тремоло балалайки - что я испугался. Я не знал, что пульс может быть подобным.
- "Скорую"? - я метнулся к сестре, которая задумчиво сидела в большой комнате возле телефона. - Почему не звонишь?
- У него - пьяный обморок. Очнется часа через три. Если очнется. - И пояснила. - Печень ни к черту. Я даже деньги предлагала - врачи отказались под капельницу класть... Говорят, не дай бог еще умрет...
Мать тихо выла, закрыв глаза рукой. И стыдно ей было за старика, и жалко было его... А я не знал куда деться - ведь это я, приехав наконец-то к родным, спровоцировал всех выпить водки.
Время от времени то Дима, то я мяли руку старика. Пульс терялся, уходил, снова возвращался как трассирующая очередь в темноте...
Так все и просидели допоздна, пока отец не очнулся. - Таня?.. - еле слышно позвал он жену.
Мама метнулась к нему, потом к холодильнику, налила в стакан кефиру и - снова в спальню:
- Миленький, вот... вот...
Он что-то невнятно бормотал, булькал питьем, хныкал. И когда мы поняли - беда миновала - все вспомнили, что так и не поели. И сели ужинать. И мы с Димой хватили по полному стакану водки - "чтобы меньше ему досталось". Впрочем, на меня она подействовала не сильнее воды.
Дима рассказывал, что на их на комбинате каждый день крутятся газетчики, тележурналисты, экологические комиссии, расспрашивают рабочих, измеряют вокруг и ниже по реке радиацию.
- Все стали грамотные...Ну, конечно, она есть... Оружейный плутоний-то мы делали? Не конфетами же боевые ракеты начинять? Но в принципе все тут здоровы... рыба в нашем озере не светится... - Он достал из шкафа прибор величиной с крохотный томик Пушкина, называется "Белла". - Вот, можешь включить... Видишь - пять-шесть микрорентген...