– Знаю. Именно поэтому мне пришлось выглядеть такой неотразимой.
– И ты прекрасно справилась. – Взяв у нее бокал, Лонгмор поставил его на пол, рядом со своим. Затем наклонился и поцеловал вершинку ее груди. Потом вершинку второй. И провел языком вдоль выреза.
Софи судорожно сглотнула. И уже привычно вцепилась ему в волосы.
– У нас осталось всего несколько дней, – прошептала она.
Он поднял голову и внимательно посмотрел на нее.
– Но мы ведь знаем, что нужно делать, не так ли?
– У нас лишь общий план действий, – ответила Софи. – Нужно скорректировать его в связи с последними событиями.
Глаза Лонгмора блеснули, и он прохрипел:
– Да, конечно… Но давай с планом… попозже.
На сей раз Гарри отнес любовницу в спальню. А затем, овладев ею, откатился в сторону и заснул. Он проспал бы до полудня, если бы в какой-то момент не подвинулся на то место, где должна была лежать любовница, и не обнаружил холодные простыни вместо теплого тела. Пошарив руками по простыням, граф открыл глаза, приподнялся на локте и осмотрелся. В комнату сочился тусклый свет раннего утра. Но где же Софи?
Лонгмор поднялся с кровати. Решив, что бродить по спальне в голом виде, наверное, не слишком умно, он натянул брюки. Интересно, кто из прислуги на ногах в этот час? Конечно, здешние горничные видели и не такое, и их ничем не удивить, но найдутся и те, кто закричит. И тогда скандал. А на шум явится управляющий. Только этого мадам и не хватало! Обличений в связи со старшим сыном Уорфордов!
Он нашел Софи в гостиной, за письменным столом. Она увлеченно водила пером по бумаге.
– Какого черта? Что ты делаешь? Солнце едва встало, – проворчал граф.
– Нужно написать статью в «Спектакл». Нехорошо, если Том не сможет напечатать это сегодня. А он должен был получить это еще полчаса назад. – Она отложила перо и добавила: – Но все уже готово, и через минуту я это отошлю. У нас есть особая система незаметной доставки подобных материалов в «Спектакл».
Накинув прозрачный пеньюар в оборках на столь же легкомысленную ночную сорочку, Софи вышла из комнаты в облаке трепещущих лент и муслина.
А Гарри вдруг вспомнил, как тушил ее одеяние в ту ночь, когда они остановились в гостинице. Вспомнил – и ощутил, как болезненно сжалось его сердце. Как ни странно, но сейчас он был счастлив и несчастлив одновременно.
Пытаясь игнорировать совершенно новые для него эмоции, граф выглянул в окно.
Через несколько минут вернулась Софи с каким-то письмом в руке.
– Интересно… – протянула она. – Это только что принесли.
Лонгмор глянул на письмо и отвел глаза. Но потом все-таки подошел поближе. Почерк казался знакомым. Где-то он видел его, причем совсем недавно.
Софи уселась за письменный стол и сломала печать.
«Вчера!.. Вот, когда я видел этот почерк!» – вспомнил Лонгмор. Тогда он смял записку и швырнул… кажется, в камин.
Софи пробежала глазами письмо и улыбнулась. Затем, перечитала уже медленнее, то и дело хихикая.
– Большой секрет? – проворчал граф. – Или поделишься?
Софи протянула ему письмо. Но Гарри не взял его, только посмотрел на подпись. Аддерли! Так он и думал!
– Хочешь прочитать? – спросила Софи. – Или позволишь мне? Думаю, для пущего эффекта его необходимо прочитать вслух.
– Давай! – бросил Лонгмор.
«– Дорогая мадам де Вернон, – стала она читать, – я обнаружил, что не могу уснуть. Вообще не нахожу себе места. Сердце слишком полно любовью, ум слишком возбужден. Уснуть невозможно, пока я не открою душу небесному созданию, укравшему мое сердце. Даже сейчас в ушах звучит ваш голос. Стоит зажмуриться, и я вижу ваши прекрасные…»
– Груди, – буркнул Лонгмор. – Все, что он видит, это твои прекрасные груди. Гнусный ублюдок!
– Нет, глаза, – Софи ткнула пальцем в письмо. – Мои прекрасные глаза. «Как двойные океаны, бездонно глубокие и таинственные».
– Меня сейчас стошнит! – фыркнул Лонгмор.
– Дальше не читать?
– Нет, продолжай. Я просто должен это услышать. В точности как зевака, который не устоит, обязательно захочет поглядеть на столкнувшиеся кареты. Или на мертвецов, которых выносят из обрушившегося дома.
«– Я всегда считал, что мучения любви меня не коснутся, – продолжала Софи. – Думал, что подобные чувства могут затронуть только школьников и поэтов. Но потом встретил вас. Прошу вас, мадам, простите. Я почти не понимаю, что пишу. Я расстроен, сбит с толку. И знаю, что не смогу лечь, не написав вам нескольких, пусть и беспомощных, слов. – Ну наконец-то. Хоть это правда. – Всего несколько слов, чтобы выразить свои чувства. Вы так добры, так отзывчивы, моя дорогая леди. Прошу, не отвергайте мои смиренные мольбы».
– Какое гнусное издевательство над невинным листочком бумаги, – проворчал Лонгмар.
Софи хихикнула и продолжила читать:
«– Прошу, пришлите хотя бы два слова, чтобы я окончательно не впал в отчаяние. Крохотная надежда – вот все, чего я ищу. Дайте знать, когда я снова вас увижу. И, ради всего святого, пусть это будет скоро. Я весь ваш. Преданный и верный А.»
– Ну не прелесть ли?! – с воодушевлением воскликнула Софи.
– Прелесть? Ты с ума сошла! Наглый мерзавец! Я всегда знал, что он негодяй, но с каждым днем все яснее понимаю, что ужасно ему льстил! Подумать только! Помолвлен с моей сестрой и пытается овладеть моей… хм…
Брови Софи взлетели вверх.
– Твоей – кем именно?
Гарри нахмурился и проворчал:
– Ты знаешь, о чем я…
– Твоей «тетушкой»?
– Нет, не тетушкой. Неужели не понимаешь? Ведь этот негодяй знает, что я повсюду тебя сопровождаю. Знает, что я тобой интересуюсь. Джентльмен не охотится в чужих угодьях.
Софи рассмеялась.
– Кажется, ты забылся. В твоем представлении мадам реальна! Но ведь все это спектакль, помнишь?
– Дело не в этом.
– Нет, именно в этом.
– Дело в том, что он не имеет права писать тебе любовные письма, вот и все. Если, конечно, можно назвать эту дрянь «любовными письмами»…
– Лорд Лонгмор, успокойтесь!
– А я думал, что уже стал для тебя «Гарри». Или это тоже притворство?
– Не понимаю, о чем ты говоришь.
Он и сам не знал, что имел в виду. И упорно смотрел на письмо в ее руке. Ах, эти руки, ее мягкие руки… Она так ласково ерошила ими его волосы… И делала вид, будто хочет его задушить. А потом держала его возбужденную плоть и говорила, что хочет его…
– Как он смеет?! – взорвался Лонгмор. – Как он смеет говорить, что очарован тобой? Как смеет уверять, что сбит с толку? Он ведь даже не знает тебя!
Склонив голову к плечу, Софи внимательно посмотрела на любовника.
– Гарри, что с тобой? Он всего-навсего пишет то, чего, по его мнению, ожидает мадам.
– Да-да, говорит все, что ожидает услышать женщина. А сам думает только о ее грудях и о том, что у нее между ног.
– Да, верно. Но он ведь и пытается затащить меня в постель… Гарри, что с тобой? Ты же сам сказал, что абсолютно спокоен. Я думала, мы все уладили. Сколько еще мы должны совокупляться, чтобы ты, наконец…
– Мы не совокупляемся, – процедил он.
– Но дамы не употребляют более короткое слово.
– Мы любим друг друга! – Он вырвал у нее письмо, смял в комочек и отбросил. – Мы с тобой любим друг друга, ясно? В этом вся разница. И не его это дело пытаться обольстить тебя в своем безграмотном идиотском письме. Я не пишу тебе безграмотные идиотские письма, от которых тошнит, только потому, что я…
Гарри осекся, вновь испытав это странное ощущение счастья и несчастья одновременно. Словно его с размаху ударили ножом в сердце…
Он долго смотрел на Софи. Руки ее были сложены на груди, а пальцы – снова в чернилах. Но щеки на сей раз чистые.
Граф откашлялся и проворчал:
– Я не пишу тебе письма и не говорю… – Он вдруг снова умолк. И вернулся в спальню.
Чуть помедлив, Софи пошла за ним.
А он молча собрал одежду с пола и отовсюду, где она валялась, бросил все в направлении ближайшего стула и принялся одеваться.
Какое-то время оба молчали. Наконец Софи проговорила:
– Все наши отношения с Аддерли – это притворство. Но ты не привык притворяться, поэтому тревожишься.
Лонгмор молча надел рубашку, расстегнул брюки и заправил полы рубашки внутрь.
– Главное – верить в то, что делаешь, – продолжала Софи. – А как только уйдешь за кулисы, – снова стать самой собой. Я просто играю роль, понимаешь?
Лонгмор надел и застегнул жилет. За ним последовали чулки и ботинки.
– Он уже попался на крючок, – пробормотала Софи.
Лонгмор встал и взял галстук со спинки стула. Затем набросил галстук на шею и завязал таким узлом, при виде которого его камердинера наверняка хватил бы удар.
– Аддерли – наш противник. И все это – притворство, которое никак не может стать реальностью, понимаешь, Гарри?
Он надел сюртук и вдруг проговорил:
– Да, совершенно верно. Потому что реально только одно: я люблю тебя.
Софи тихо ахнула, а граф добавил: