— Ты только что сказал это.
— Может быть, ты разденешься? — произнес он. — Я не совсем в форме, чтобы сделать это сам.
Раздеться перед ним? При дневном свете?
— Закрой глаза, Рэгги. Я не привыкла ни перед кем снимать одежду.
Она уловила легкую насмешку в его голосе:
— Тебе придется привыкнуть, Энни. Потому что, уж если я начал это с тобой, то останавливаться не собираюсь.
Раздеваться перед ним? Это было, наверное, самым волнующим из всего, что она когда-либо делала, сравнимое разве что с представлением, которое она устроила МакИннесу на первом собрании акционеров.
Однако это также и обижало ее больше всего. Ее собственное представление о себе как о деловой женщине не уменьшалось по мере того, как Энни начинала себя чувствовать просто женщиной.
Каждый элемент одежды, который она снимала, делал ее все более уязвимой. А что если ее угловатое мальчишеское тело не вызовет у него ответного желания?
Ботинки снялись легко, мужские брюки и рубашка отнюдь не скрывали округлившихся форм, но панталоны и сорочка, казалось, приросли намертво к телу. Наконец Энни полностью разделась и скрестила руки перед собой.
Обожание отразилось на лице Рэгги, он выпростал руки из-под одеяла. Его голос стал скрипучим, а улыбка напряженно-искривленной.
— Иди ко мне, Энни. Иди скорее ко мне, пока я, потеряв рассудок, не выскочил из кровати и не взял тебя на холодном жестком полу.
Подстегиваемая его страстностью, Энни перестала сдерживаться и шагнула вперед, преодолев оставшееся расстояние до рук Рэгги. Она легла рядом с мужчиной, вытянувшись и прижавшись к его холодному телу, и вскоре ее огонь зажег и его.
— Твоя грудь, — выдохнул он, — я не думал, что она такая большая. — Сложив ладонь чашечкой, он взял одну грудь в руку и припал к ней губами. Энни вздохнула. Она ощутила, как внизу, возле ее живота, набухает его мужская сила, которая, уткнувшись в нее, настойчиво толкала и требовала отдать ей положенную часть женского тела. Могла ли Энни быть в достаточной степени женщиной, ведь всю свою жизнь она занималась мужскими делами, играя роль хозяина и бизнесмена одновременно? Был ли этот акт так же обычен, как случка баранов и овец, разводимых на ее ранчо?
Когда его язык нежно лизнул кружок вокруг ее соска и Рэгги захватил сосок губами, Энни задохнулась от захлестнувшего ее удовольствия, забыв обо всем на свете… Она даже не сразу поняла, что Рэгги лег на нее, а его сила стала проталкиваться куда-то вперед меж ее бедрами.
— У тебя никогда прежде не было мужчины? — спросил он ее на ушко. Она тряхнула головой:
— Нет.
Он взъерошил пальцами ее волосы, расплетая косы.
— Я не знаю, что тебе рассказывали или что ты слышала об этом…
— Ничего.
Его руки проскользнули под ней, мягко обхватив ее ягодицы.
— Это может быть немножко больно, Энни, но я надеюсь, что приятного будет больше.
Он начал осторожно двигаться в то время, как его поцелуи покрывали ее щеки, шею и плечи. Возбуждение наполнило Энни, когда он вошел в нее. Она закричала, но в ее крике, как и надеялся Рэгги, было больше радости, чем боли.
«Она обхватила его плечи, голос стал интимно хриплым, каким бывает у женщин, которых переполняют подобные чувства, и страстно прошептала:
— Теперь я не позволю тебе остановиться… Еще, еще!
Глава 8
— Выходи за меня замуж.
Несмотря на то, что Энни любила Рэгги, долгие годы, прожитые под тяжелой бабушкиной десницей, приучили ее охранять собственную независимость и бояться компромиссов. Она прекрасно знала, что никогда не сможет заставить себя вступить в брак.
— Нет.
Рэгги не подал виду, что понял причину отказа, только сказал:
— Дитя, носимое тобой во чреве, не только твое, но и мое, и я его отец.