Когда Куинн стаскивал с себя одежду, она торопливо помогала ему; ее умелые пальцы расстегивали ему пуговицы и ныряли под ткань, касаясь его кожи сначала осторожно, потом с жаром, от чего кровь вскипела и забурлила в его жилах. Сладость и томление охватили Куинна, они проникли сквозь туман от виски и желания. Вспотев от усилий, он сдернул с себя рубашку, штаны и жилет и бросил их на пол, рядом с одеждой Моры. Выпитое виски, стремление забыться, страсть — все смешалось, все подгоняло Куинна взять ее немедленно.
Он прижался к ее нежному телу своим мускулистым, в старых шрамах торсом. Они осыпали друг друга голодными поцелуями, вжимались друг в друга, и каждый хотел еще большего, чем получал. Он впитывал в себя ее запах жимолости, наслаждался ее шелковистыми волосами, которые скользили по его груди и плечам. Он смутно чувствовал ответные ласки Моры, ощущал, как извивается под ним ее тело, как она тихонько стонет, а ее пальцы запутались в его волосах.
Мора отдавала ему всю себя, ее язык сцепился с его языком. Он чувствовал, как нарастает его желание, как растет напряжение, и гладил ее тело, все ниже и ниже спускаясь к бедрам. С томлением во всем теле он пробрался в теплые шелковистые глубины ее плоти.
Она вскрикнула, ее тело напряглось.
Куинн замер, уткнувшись губами ей в шею.
— Что не так, ангел?
— Ничего, — выдохнула она. Ее лицо залилось краской — от страсти, решил он. — Я… я… так неожиданно.
— Да уж, разумеется. Будто ты ничего такого раньше не делала.
Он засмеялся, успокаивая ее долгим горячим поцелуем.
— Черт! Ты так хорошо пахнешь, прямо как цветок, — бормотал он ей в волосы, потом внезапно поднялся и накрыл ее тело, а его кровь уже кипела от желания. Ее длинное, тонкое тело вдавилось в его тело, мощное и сильное, оно выгнулось ему навстречу, приветствуя его, а губы открылись, зазывая его язык. Он действовал грубо, жестко, уступая слепой яростной страсти, такой же древней, как сама земля.
Сердце Моры билось отчаянно, когда новые чувства затопили ее до краев. Она стиснула широкую спину Куинна Лесситера, отчаянно борясь с мучительной болью, которую он доставлял ей.
Но, даже сражаясь с болью и вместе с тем упиваясь новыми ощущениями, она не могла не удивляться, как этот мужчина, такой большой и сильный, способен быть таким невероятно, таким чудесно нежным.
Потом он широко развел ее бедра и вошел в нее. Боль пронзила ее. Казалось, она разорвала ее пополам.
Она закричала, ее глаза открылись, а тело окаменело. Но он горел в огне, в пожаре страсти и не обратил внимания на ее крик, а может быть, он был пьян или не мог остановиться, не закончив. Она ничего не понимала, она только знала, что он заполнил всю ее собой, он нырял в нее и выныривал, снова и снова, слезы катились у нее из глаз, по щекам, а ее тело беспомощно корчилось под ним.
Он гладил ее, целовал медленными, ласковыми поцелуями. Незаметно произошло чудо. Нестерпимая, острая боль отступила, и Мора сама начала двигаться. Эта боль была уже иная. Толчки были ритмичны, неустанны, они вовлекали ее в свой ритм.
Страсть иссушала ее, Мора с трудом дышала, ее бедра выгнулись вверх, а ноги сцепились на длинных, твердых ногах Куинна. Ее тело взмокло от пота, она вдавливала его в себя, желая, чтобы он оказался еще ближе и вошел в нее еще глубже.
Боль, которую она испытала прежде, больше не имела значения. Все было не важно для Моры сейчас, кроме Куинна.
Он хотел ее, он нуждался в ней этой ночью, может быть, почти так же сильно, как и она в нем.