– Надеюсь, мисс Ллойд, никто из вашей семьи не пострадал?
– Все это было давно, – тихо промолвила Констанс, – очень давно.
Снова наступила тишина. В это время слуга подал суп-пюре. Она внимательно смотрела, как медленно льется из разливательной ложки густая масса, надеясь, что за это время кто-то что-нибудь скажет и переменит тему разговора.
– Бедняжка, – промолвила дама с перьями.
Филип смотрел на Констанс с таким удивлением, словно никогда не знал, что она перенесла во время войны. До сегодняшнего дня он как бы не видел ее. И это недоумение странно изменило черта его всегда спокойного лица.
– Филип, – в снова воцарившейся тишине послышался голос герцогини, – ты горбишься. Выпрями спину.
Все гости невольно тоже выпрямились на своих стульях и вернулись к еде и бокалам с вином.
Констанс понимала, что должна сама что-то сказать, чтобы прервать вновь наступившее гнетущее молчание.
– Должна признаться, что быть в Англии в дни расцвета империи куда приятнее, чем в штате Виргиния в последние дни войны, – наконец решительно заявила она.
– Еще бы! – на этот раз с ней согласилась герцогиня.
– Скажите, мисс Ллойд, что вам больше всего нравятся в нашей нации? – ободряюще улыбаясь, спросил лысый джентльмен, сидевший в конце стола.
– Признаюсь, мне нравятся ваши понятия о чести и верности короне.
– Я удивлен, – быстро ответил лысый джентльмен. – Мне казалось, что американцы страшно гордятся своей демократией. Мне довелось не раз участвовать в подобных спорах с янки в нашем клубе. Они с презрением относятся к английским титулам.
– О, это совсем, совсем не так. Мы завидуем тому, как это сохраняет порядок в вашем обществе. Твердое знание того, на какую ступень превосходства может претендовать титулованная особа, придает уверенности человеку. В действительности американцы столь же классово чувствительны, как и англичане, но, поскольку у нас нет ни короля, ни королевы, нет принцев и герцогов, наши социальные отношения несколько запутанны.
– Я вас понимаю, – сказала до этого молчавшая дама. – Помните, какой переполох вызвал визит принца Уэльского в вашу страну? Как я понимаю, все американские женщины готовы были повиснуть у него на шее.
– Тогда, кажется, рухнул под тяжестью толпы помост? – снова включилась в беседу женщина с перьями на голове.
– Да, рухнул, – подтвердила Констанс. – И виной всему были дамы высшего света и их незамужние дочери. Теперь вы знаете о нашем тайном замысле. Чего на самом деле хотят дети американской революции.
– Что вы имеете в виду, дорогая мисс Ллойд? – недоуменно хмыкнул человек с усами.
– Как же! Мы все хотим получить шанс стать королевой Англии. – Констанс отпила глоток воды из стакана.
Вначале ее слова не вызвали реакции. Но наконец лысый человек в конце стола, не удержавшись, фыркнул и расхохотался, его лицо побагровело. Вскоре смеялись хриплыми прокуренными голосами все мужчины, за ними послышалось хихиканье женщин.
Филип, убедившись, что его мать довольна, тоже наконец улыбнулся.
– А что было в Конфедерации? Вы тоже хотели, чтобы южные штаты были суверенными.
– Похоже, – задумчиво сказала Констанс, – мне кажется, это была наша главная забота.
– Почему? – Филип едва скрывал улыбку.
Гости так и застыли с поднятыми ложками и вилками в ожидании того, что ответит Констанс.
– Видите ли, мы, южане, в сердцах своих всегда были роялистами. Это приводит к самым невероятным ситуациям, какие только можно себе представить.
За столом было заметно всеобщее оживление, довольный смешок.
«Господи, – подумала Констанс. – Оказывается, эту компанию можно чертовски просто развлечь любой небылицей».
А Филип, что с ним? В любом обществе он всегда задавал тон, а сейчас то и дело поглядывает на мать, словно хочет знать, одобряет ли она поведение его невесты.