Утренний холодок бодрил, но Констанс не было зябко. Она обогнула дом, любуясь изумрудными лужайками и почти дикой красотой пейзажа вдали. Одно это могло взбодрить и успокоить душу. В этой красоте было больше величия, чем в том, что под силу сотворить человеку, и это вселяло надежду.
Подол ее юбки намок от росы, но она не замечала этого. Кругом было изобилие цветов, огромные кусты вереска благоухали, и чем дальше она отдалялась от замка, тем прекраснее казались ей эти места.
– Доброе утро, – вздрогнув, услышала она мужской голос. – Простите, я не хотел испугать вас.
С каменной скамьи поднялся худощавый мужчина в длинном черном сюртуке и оранжевом жилете. На шее у него на цепочке болтались очки. Он двигался с усилием, и Констанс заметила прислоненную к скамье трость с серебряным набалдашником.
– Пожалуйста, не беспокойтесь, – быстро сказала она, и ей показалось, что он с облегчением смущенно снова сел на скамью.
Что-то в нем показалось Констанс знакомым. Его волосы казались неестественно черными из-за болезненной бледности лица, кожа которого была очень сухой, с сетью тонких морщин. Нижняя губа несколько выдавалась вперед, даже когда он улыбался.
Это было запоминающееся лицо.
Мужчина медленно поднял очки к глазам и посмотрел на нее сквозь толстые линзы.
– Прошу извинить меня за невольную бестактность, мадам, но я плохо вижу. Иногда я не узнаю даже близких знакомых. Я просто хотел удостовериться, что передо мной не моя любимая племянница, а, не дай Бог, жена.
Когда Констанс рассмеялась, любопытство на его лице сменилось удовольствием.
– Не откажете в чести, мадам, составить мне компанию? – Он поклонился ей так, как кланяются на приемах во дворце, хотя остался сидеть на скамье.
– Благодарю вас, сэр, но я не смею нарушить ваше уединение.
– Что вы, мадам! – Благодаря блеску темно-карих глаз он выглядел лет на десять моложе. Они были полны юмора. – Буду только рад и благодарен. Я намеревался совершить нечто весьма предосудительное, но ваше появление вовремя образумило и пристыдило меня.
Констанс улыбнулась:
– Думаю, сэр, вам не стоит посвящать меня в детали.
– Но я не удержусь.
Он жестом указал на скамью, где было достаточно свободного места.
Констанс села.
– Я намеревался отведать того, что погубило больше романтических связей, чем что-либо другое.
– Я уверена, что вы не должны мне больше ничего говорить, – ответила Констанс с такой веселой непосредственностью, что мужчина широко улыбнулся и признался:
– Табак.
– Табак?
– Да, табак, – подтвердил он. – У меня в кармане припрятана великолепная сигара. Курение – привычка предосудительная, вульгарная. Врачи, учитывая мои годы и физические недуги, утверждают, что для меня курение подобно самоубийству.
– Какая же из двух причин сможет заставить вас избавиться от этого греха: угроза прослыть вульгарным или страх смерти?
– Конечно, вульгарность. Самоубийство, если все обставить как надо, может быть красивым уходом из жизни.
Констанс рассмеялась, а джентльмен, не скрывая любопытства, с одобрением разглядывал ее, почему-то не прибегая к помощи очков.
– Мне кажется, я улавливаю легкий акцент. Я не ошибся, мадам? Ваш прелестный голос напоминает мне о магнолиях и, осмелюсь сказать, табаке. Вы из южных штатов Америки, не так ли? Из Виргинии, например?
– Сэр, вы удивительно проницательны. – Констанс действительно поразила догадливость незнакомца.
До сих пор она не встречала английских джентльменов, которые осмеливались бы высказать догадку, что она американка, сочтя это верхом невоспитанности, а уж расспросы о том, кто она и откуда, показались бы им просто оскорбительными по отношению к даме.