ЮНОША. Выходит, и мне стукнет семьдесят пять? Не верю.
СТАРИК. Еще бы! В двадцать лет допустить невозможно. И я не верил. Первые-то года какие длинные - из детства в юность. Каждый час чувствуешь, что живешь. Но потом она подкрадывается, старость. Отдельный день идет долго, а года быстро набираются, незаметно… Слушай, раз такое дело, я же тебя предупредить могу. Чтобы тебе мои ошибки миновать.
ЮНОША. Значит, это я, который вот со мной разговариваешь? Как здорово… Ну ты скажи, отец, как там у тебя… У меня все будет получаться? Мы с ребятами тут все разбираем - кто министром, кому армией командовать. Прежние-то теперь,- царские, все полетели. Наша будет власть. Ты объясни, кем я стану. Командиром фронта, а?
СТАРИК. Фронта?… Нет, не будешь.
ЮНОША. Ну, хотя полк под моим началом?
СТАРИК. Не. Провоюешь рядовым.
ЮНОША. А почему?
СТАРИК. Так получится. Не знаю.
ЮНОША. А потом? Как отстоим революцию… У нас лектор был, про звезды рассказывал, Луну, Солнце. Всем, говорит, надо учеными быть, грамотными.
СТАРИК. Ты ученым не станешь. Рабочий.
ЮНОША. Опять рабочий?
СТАРИК. Да.
ЮНОША. На Михельсоне?… И жить у Гавриловны в дому?
СТАРИК. Какая там Гавриловна! У нее дом отберут. Завод у Михельсона тоже. Все станет нашим. Но ты рабочий.
ЮНОША. А в песне поется: “Кто был ничем, тот станет всем”. Ты что же, не старался, не хотел подвиг совершить или что-нибудь?
СТАРИК. Еще как! Революция началась, только и думал, что героем стану, все меня будут знать.
ЮНОША. Вот и я мечтаю. Мы тут про подвиг думаем все.
СТАРИК. Ну правильно. Твои мечты, которые сейчас, и есть мои молодые мысли. Но не получилось.
ЮНОША. А почему? Ты расскажи, как прожил.
СТАРИК. Как прожил?… Семья, дети - три сына. Только они погибли, все мои сыновья. (Плачет.)
ЮНОША (тихо). Ты что, отец?…
СТАРИК. Видел-то их мало-мало. Почти ничего такого и сделать для них не мог особенного. Таня училась после гражданской, стала медиком, врачом. Выучилась - надо ехать в Среднюю Азию на трахому Там процентов до двадцати заболевали тогда глазами, слепли. По городам на улицах нищих незрячих - не протолкнуться. Потом на оспу в Поволжье, эпидемии подряд шли-целыми деревнями лежали. С холерой тоже боролась - тогда от холеры помирали тысячами.
ЮНОША. Сейчас мрут.
СТАРИК. Про это и разговор… В Белоруссии тоже была - там лихорадки болотные косили людей. А я здесь, в Москве, дома, один на все. Со смены с завода идешь, в очередях настоишься. Пришел, мальчишек потрепал по голове одного, другого. А дров наколоть, принести, поесть приготовить, постирать. Да суббртники, да воскресники. Сыновья росли сами. Потом сорок первый год, война. Смотрим с Танюшей, они уже в шинелях. Первым Павел пошел, такой красивый, высокий, как бывают молодые парни. И один за одним: “До свиданья, папа, до свиданья, мама”. Но не случилось свиданья.
ЮНОША. А дальше?… Бобылем остался?
СТАРИК. Дальше?… Дальше в сорок четвертом на лестнице звонок. За дверью девушка в гимнастерке - взгляд суровый… Вы Павел Иванович?… Ну, я… Мы с Павлушей вместе служили в части… Зашла и вдруг плачет. Убивается, слова сказать не может. Мне бы самому плакать, а я ее утешаю. Выплакалась: “Ладно, пойду…” - “Куда ты пойдешь, оставайся, квартира большая…” - “Я, - говорит, - замуж теперь никогда не выйду…” - “Почему не выходить, неужели, - говорю, - фашисты так над нами наиздевались, что и детей в России не будет…” И в сорок пятом тоже звонок. Парень. Этот про Колю рассказывал, младшего. Фотографии принес, ордена. Сам с Ленинграда, у него там все близкие погибли в блокаду… “Оставайся, места хватит.-” - “Ладно, останусь…” Теперь замминистра. Дочку Танюшей назвал - ну, в честь нашей Тани… От среднего, Гриши, тоже приехали. Опять набралась квартира, детские голоса зазвенели. Но сынов моих нет.
ЮНОША. А жена?
СТАРИК- Таня?… Она врачом была на фронте. В окружение попала с ранеными. И фашисты ее убили.
ЮНОША. Слушай! Вот к нам в отряд питерские влились, с Нарвской заставы. Девчонки там две. Одну Татьяной звать - с синими глазами. Я все время об ней думаю. Это что же - она и есть?
СТАРИК. Она.
ЮНОША. И мы поженимся?… Скажи, поженимся? Она за меня пойдет?
СТАРИК. Поженитесь. Только я тебе говорю, ее фашисты убьют в сорок первом.
ЮНОША. А с кем же это опять война? В сорок первом году. Кто на нас пойдет?
СТАРИК. Фашизм.
ЮНОША. Это кто - мировая буржуазия?
СТАРИК. Она.
ЮНОША. Мы-то здесь ждeм - вот-вот мировая революция грянет по всем странам… Скажи, а ты воевал в сорок первом… то есть мне воевать?
СТАРИК. Не пустили. На заводе оставили сталь варить. Металлато сколько требовал фронт. Каждый бой - кровь и металл, кровь и металл. Любую победу сперва в цехах надо было добыть. Не думай, что в тылу сахар - техника всей Европы на нас шла. Работали, у станков падали. В литейном жара, окна плотно закрыты, чтобы светомаскировку не нарушить. Берешься заднюю стенку печи заправлять - порог высокий, лопата веская, да брикеты килограмм по десять, побольше полпуда. Точно не кинешь, по дороге все рассыплется. Перед открытой крышкой задерживаться нельзя, сожжет. Надо быстро подойти, размахнуться, кинуть и тут же уйти. С такта сбился, ничего не вышло… И плавки долгие были - не то что теперь. Намотаешься у мартена, еле ноги держат - ждешь, пока металл поспеет к выпуску. Случалось, когда авария, неделями не выходили с завода. Две смены отработаешь, часа три прикорнул в красном уголке и опять… Но силы-то откуда? Паек военный, голодный, да и того не съедаешь, потому что дети…
ЮНОША. Какие дети? Твои сыны на фронте.
СТАРИК (кричит). А чужие дети?! Напротив на лестнице солдатская вдова молодая, Верочка, в конторе работает. Двое - вот такие крохи - ходят бледненькие. Как им не подкопить кирпичик хлеба, не занести хоть раз в неделю?
Звучит мощный аккорд музыки.
Что такое?… Я вижу звезды… Или мне кажется, что звезды горят сквозь стены, сквозь потолок?… Эй вы, где, которые из будущего?
ГОЛОС. Да. Мы здесь и внимательны.
СТАРИК. Дайте нам еще минут десять, пять хотя бы… Слушай, мальчик, юноша, мне тебя предупредить надо. Жизнь, в общем-то, не очень хорошо сложилась. Можно бы больше достигнуть, сделать. Брался я за многое, а из всего мало осталось. Может быть, вечное что-нибудь надо было начинать, а я всегда только один день обслуживал. В лучшем случае месяц или год. Чего в данный момент нужно, то и делал. Но эти моменты давно прошли.
ЮНОША. Чего-то я не пойму. Скажи еще раз.
СТАРИК. Слушай внимательно. Сейчас у вас будет бой. Я его хорошо помню - в долине, между холмов. В атаку пойдете, германец прижмет огнем, положит на снег. Смирнов, командир, вскочит, и ты за ним бросишься. Так вот я тебе хочу сказать - бросайся, но не сразу. Секунду пережди, и тогда тебя пуля минует.
ЮНОША. Какая пуля?
СТАРИК. Которая меня не миновала… Ранило, слуховой нерв задело. На рабфаке потом уже не потянул, потому что лектора не слышал. Выучиться так и не смог, как другие выучились - в инженеры вышли, в профессора… Сталь варил, выше помощника горнового тоже не поднимался. В общем, большого ничего совершить не пришлось, такого, чтобы навечно… Понял меня? Сделаешь?
ЮНОША. Не знаю.
СТАРИК. Почему?
ЮНОША. Не знаю… Обещать не стану.
СТАРИК. Ну вот. Всегдашняя история - старость предупреждает, юность не слушает. Но ведь я - это ты. Теперь уж ясно, какую роль та секунда сыграла. Мне-то видно.
ЮНОША. Что же ты сам сразу бросился? Не ждал.
СТАРИК. Откуда думать было? Но тебе-то я говорю.
ЮНОША. Отец, если б ты чувствовал, как сейчас тут… Утро… И сегодня революционная армия перейдет в наступление. Мы на митинге поклялись. Это великий поход: кончается прежнее, начинается совсем другое. А ты говоришь, подождать.
СТАРИК. На одну десятую долю секунды.
ЮНОША. У нас здесь нового чувства столько. Мы об государстве думаем, об целом мире, обо всех Трудящихся я угнетенных… Или вот дружба. Мы теперь все вместе. Я за Смирнова жизнь отдам, не пожалею. Или за Васю Гриднева.
СТАРИК. Не отдашь ты за него жизнь. В двадцатом Васю зарубят махновцы-бандиты на Украине. Крикнет: “За власть Советов!” - и падет. А ты будешь в другом местe… У меня лучшие друзья уходили молодыми.
ЮНОША. Неужто в двадцатом году еще воевать?
СТАРИК. А ты думал! Так тебе господа и отдали Россию даром! Генералов на вас пойдет без счета, капитализм всей планеты поднимется. Только начинается гражданская война. Еще ой-ой насидишься в седле, натопаешься по снегам-степям. Четыре раза с Таней будете расставаться, на разные фронты попадать.
ЮНОША (вздыхает). Мы-то считаем, только вот с германцем сейчас справиться… Ну ладно, раз так.
СТАРИК. Ты слушай меня. За многое не берись, понял? Я вот даже английский принимался учить в лазарете - с парнем лежали на койках рядом, думали, пригодится мировую революцию делать. Но это было зря… На рабфак не пробуй, только время потеряешь. А Таня пусть не учится на врача, пусть другое что-нибудь… Или взять завод в Иваново-Орловском. Мы его сразу после гражданской восстанавливали. Знаешь, как выкладывались. На тачку земли навалишь - еле стронуть - да еще бегом по доскам. Не то восстановили - новый построили. Но в сорок втором сгорел тот завод, а теперь уже мало кто помнит, что был… В общем, жилы не рви на той стройке.