Эта пожилая леди была другом ее отца и, наверное, единственной особой в Лондоне, на приемах у которой можно было встретить людей самого разного сорта, что придавало им особое очарование.
В просторных залах особняка маркизы художники, писатели, музыканты и даже театральные актеры мирно соседствовали со сливками лондонского общества.
Всю свою жизнь маркиза была, что называется, женщиной с характером, а высокое положение, которое она занимала, позволяло ей в большинстве случаев поступать так, как она сама того желала.
В кругу ее друзей числились даже король и королева.
Известно, что король Эдуард находил вечера, устраиваемые маркизой, весьма занимательными и с удовольствием общался на них с самыми разными людьми, чего никогда не позволял себе на других приемах, куда бывал приглашен.
Окончив сортировку воззваний, Виола вместе с мачехой наскоро поели, и девушка поднялась к себе в комнату, чтобы переодеться, незадолго до начала сезона ей было куплено несколько совершенно очаровательных платьев.
Почти все они были белыми. Считалось, что молодые девицы должны одеваться именно так: ведь белый цвет — это символ невинности. Лишь после замужества дамам разрешалось носить яркие наряды и драгоценности.
Платье, в которое с помощью горничной облачилась сейчас Виола, было украшено английской вышивкой — точно такой же, какая красовалась и на ее широкополой шляпке.
Поднимаясь вслед за мачехой по широкой мраморной лестнице особняка маркизы Роухэмптонской, Виола выглядела весьма привлекательно — свежая, цветущая юная девушка.
Из просторных залов, где собрались гости, доносился приглушенный шум голосов. Тонкий запах оранжерейных цветов, украшавших гостиные, смешивался с пряным экзотическим ароматом французских духов, которыми — по моде того времени — были щедро надушены присутствующие дамы.
— Рада видеть вас, леди Брэндон! — вежливо, но довольно холодно произнесла маркиза.
Когда же хозяйка дома протянула руку Виоле, в ее голосе зазвучала неподдельная теплота:
— Дитя мое, как мило, что ты пришла! Жаль только, что твоего отца нет с нами…
— Мне тоже жаль, — с грустью откликнулась Виола.
— Мне надо поговорить с тобой — потом, — быстро произнесла маркиза и обернулась к следующему гостю, имя и титул которого громогласно объявил дворецкий.
Многие из присутствующих на этом приеме были Виоле незнакомы. В большинстве своем это были люди гораздо старше нее.
Правда, на вечере присутствовало и несколько молодых девиц, но все они выглядели весьма бесцветно на фоне своих матерей, одетых в изысканные облегающие платья и украшенных сверкающими драгоценностями.
Среди них Виола увидела леди Джульетту Лоутер, единственную дочь графини де Грей.
Девушка эта, такая же высокая, как ее мать, признанная красавица, была в отличие от нее застенчивой и болезненно робкой. Как правило, в обществе на Джульетту никто не обращал никакого внимания.
О самой же Виоле в обществе обычно говорили с сочувствием — все жалели девочку, так рано оставшуюся сиротой.
Она сама всегда остро ощущала свое сиротство, но это чувство особенно обострилось в прошлом году, когда Виола начала выезжать в свет.
Только тут девушка с болью поняла, как ей не хватает матери — умной, чуткой, которая никогда бы не поставила ее в неловкое положение и ни за что бы не стремилась выдать замуж только для того, чтобы повыгоднее сбыть с рук.
Ей припомнилось, как однажды мать с осуждением рассказывала о том, как герцогиня Манчестерская принудила трех своих дочерей к замужеству со старшими сыновьями знатных семейств.
— Она — жестокая мать, — вынесла свой приговор мать Виолы. — Ее дочери стали бездушными кокетками, пока она добивалась для них успеха в обществе.
— …а для себя — маркиза Хартингтона, — добавил сэр Ричард.