Кто его знает, где он выкапывал тексты... Я шёл тихо, но Юрка услышал, поднял голову и, взглянув из-под светлой шторки волос, тихо присвистнул. Хлопнул ладонью по струнам.
— Что, очень красиво? — спросил я, останавливаясь рядом и пожимая протянутую руку. Юрка повёл плечами:
— Да как тебе сказать... По ночам можно без фонарика ходить. Кто?
— Итс май троблз[2], — ответил я. — Вот как ты считаешь — может, его на дуэль вызвать?
— Лучше на хольмганг[3], — предложил Юрка. — С дуэлей часто живыми возвращались. Вот с хольмганга — почти никогда... А он согласится?
— Не-а, — вздохнул я. — В том-то и проблема... Ты чего в школе не нарисовался? Последний день...
— Вот именно, — усмехнулся Юрка. — Последний день весны — и я его потрачу на школу? Да ты шутишь, брат.
— Вообще-то я про последний день учёбы говорил, — заметил я. — Ладно, твоё дело.
— Мои траблз, — согласился Юрка. — Ну, а в лагерь-то едешь?
— Куда я денусь. — я кивнул. — Анекдот про Вовочку слышал? Вовочка у бабки спрашивает: «Бабуль, а вот как я на свет появился?» Та начала ему про капусту задвигать, про аиста, всё такое... Вечером Вовочка в постели с одноклассницей лежит и говорит ей: «Вот думаю — сказать бабке правду, или пусть дурой необразованной помрёт?»
— А я по-другому слышал, — вспомнил Юрка. — Бабка ему про капусту рассказала, а Вовочка вздохнул и говорит:«Бабуль, ну я же в январе родился. » Она: «Ну и что, внучек?» — «Какая на хрен капуста зимой?!»
Мы оба заржали. Потом я — не без подначки — спросил:
— А мушкетёрский кодекс не мешает похабные анекдоты рассказывать и слушать, а, Юр?
— Во-первых, это не похабные, — не смутился он. — Не понимаешь разницы между порнухой и эротикой... А во-вторых — ты «Мушкетёров» читал вообще?
Если честно, эту книгу я не читал. Точнее — попробовал и бросил, не понравилось. Занудная, не понимаю, что в ней раньше находили? Но зато я смотрел кино, и наше — которое с Боярским — мне всегда нравилось, поэтому я и кивнул головой:
— Угу.
— Ну и о чём это произведение? — Юрка поставил гитару между ног и серьёзно посмотрел на меня. — Гляди сам. Главный герой крадёт деньги у квартирного хозяина, спит по очереди с двумя женщинами и попутно плетёт политические интриги. Его друг — хронический алкоголик, явный клиент ЛТП — занимается махинациями различного рода. Второй приятель — сутенёр, имеет любовницу, муж которой больной и парализованный старик, обирает его, лжёт и хвастает на каждом шагу. Третий — религиозный лицемер, прохвост и бабник. Все четверо по ходу действия объединяются, чтобы убить женщину, которая была женой одного и любовницей другого... Всё вместе — «Три мушкетёра», роман, который учит добру, благородству и справедливости.
— А? — растерянно вякнул я. Потом потёр лоб и признался: — Вообще я с такой... интерпретацией не сталкивался.
— Не моё, — признался Юрка, сладко потягиваясь. — Это я в интервью Невзорова прочитал, который «Чистилище» снял.
Мы с минуту помолчали. В парке царила весна — а точнее, уже лето со всей его бездельной беззаботностью, и я, неожиданно воспрянув дух-ом, подумал, что фингал — это не самое страшное, а впереди — масса времени, которое можно будет провести куда полезнее, чем в школе. И странным диссонансом прозвучала пришедшая на ум строчка из «Алисы в Стране Чудес»: «Провести Время?! И не мечтай!»
— Ладно, пойду, — кивнул я Юрке и решительно зашагал к дому, а он за моей спиной запел, как ни в чём не бывало:
* * *На кухне разговаривали на повышенных тонах. Придерживаясь рукой за стену, я прислушался — не для того, чтобы подслушать, а от удивления. Мама с отцом никогда не ссорились. У нас вообще была очень дружная семья — это и бабульки у подъезда отмечали; отмечали с долей неудовольствия, явно считая, что это уж слишком — семейное благополучие вдобавок к материальной обеспеченности. По-моему, они были бы очень довольны, начни я глотать «колёса», отец — бухать, а мама — гулять на сторону. Тогда было бы что обсуждать, соболезнующе качая головой.
И всё-таки родители ссорились. Или — во всяком случае — спорили, да так, что не услышали, как я пришёл, хотя мама слышит это, даже если спит — и всегда выходит навстречу.
Наверное, можно было проскочить к себе в комнату, не отсвечивать украшением... Я вздохнул, сковырнул с ног кроссовки и, не надевая домашних тапочек — мама всегда за это ругала — пересёк коридорчик. Сбросил на пол рюкзак, открыл дверь в кухню:
— Родители! Я пришёл, можете поздравить...
Отец сидел в своей обычной позе — ноги широко расставлены, пальцы спелетены под подбородком, локти на столе. Мама стояла около окна. Вид у неё был скорее растерянный, чем рассерженный, да и отец выглядел абсолютно спокойным...
И тут я со своим фонарём... Похоже, пока я шёл от школы, он стал ещё более вызывающим, потому что мама расширила глаза и сказала:
— Поздравляю с окончанием учебного года... — а отец хохотнул и заметил:
— Ого, давненько мы такого не видели...
— Олежка, что это? — мама подошла ближе, я уклонился от её руки и буркнул:
— Фингал... Ма, где у нас свинцовая примочка?
— Поздно примачивать, — заметил отец. — Ладно, это мелочи...
— Какие мелочи, Сашка?! — сердито обернулась она. — Чем тебя так?! — это снова мне. — Кто?!
— Бейсбольной битой, — отец явно развлекался. — Олег, ты ей скажи, скажи, кто, пусть сбегает разберётся, кто её маленького обидел... Свет-ка, отойди от парня!
— А в следующий раз он придёт без глаза! — воинственно заявила мама.
— Не приду, — заверил я. — Это я в конце года расслабился. А... он у меня ещё получит. Потом.
— Господи боже! — мама схватила меня за уши и несколько раз помотала моей головой из стороны в сторону. — Неужели нельзя решать споры не кулаками?!
Отец за столом захрюкал и забулькал. Я пожал плечами:
— Можно... Разным местами можно. Коленька Лёвшин, например, с первого класса проблемы задним местом решает, даже трусы не носит, чтоб не мешали... Только мне кулаками привычней.
— Гадости говоришь... — поморщилась мама, усаживаясь на табурет.
— Какие гадости, если правда... — начал я, но отец показал мне кулак и строго потребовал:
— Дневник.
Я ногой выдвинул из-за двери рюкзак и, протянув отцу требуемое (никаких опасений это у меня не вызывало, потому что там всё было нормально), присел к столу и взял из хлебницы сухарь. Мама заглянула отцу через плечо, заметив:
— Олежка, терпимей нужно относиться...
— Ы, — ответил я, разгрызая сухарь с каменным треском, — ыхау, — проглотил я кусок и пояснил: — Не хочу терпимее... А чего вы шумели? Наследство получили?
Отец аккуратно закрыл мой дневник с портретом Мэла Гибсона в роли Уоллеса на обложке и отложил на край стола. Они с мамой обменялись непонятными взглядами, и я заволновался, сам не понимая, почему:
— Что случилось, товарищи производители?
— Наследство получили, — буркнул отец, а мама вновь сердито сказала:
— Поздравляю, сын, мы переезжаем на Эльдорадо. Твой... производитель, — она метнула на отца испепеляющий взгляд, — собирается продать квартиру и переезжать.
Я подавился вторым куском сухаря и захлопал глазами. Переезд в мои планы не входил. Во-первых, я вполне уютно чувствовал себя в нашей школе, а переезд означал новую школу. Во-вторых — это что же, уезжать от Вадима, от фехтования, от скачек?! В третьих, я не понимал, зачем продавать квартиру, в которую полгода назад вбухали кучу денег, соединив нашу нижнюю и купленную у соседей наверху. В четвёртых — Эльдорадо! Это ж километров двадцать отсюда, в зоне отдыха! Красиво там, это да, но жить?!. Да и как же отец со своей мастерской?!
— Не понял, — выдал я наконец, откладывая сухарь. — А как же вы...
— Тебе купим мотоцикл, — прервал меня отец, — ты давно мечтал.
— Ещё чище, — почти удовлетворённо вставила мама. Я ничего не имел против мотоцикла, как средства передвижения, но по-прежнему не мог врубиться, о чём идёт речь. Отец продолжал:
— И я вполне могу оттуда на работу добираться.
— А я застрелюсь от скуки в двадцати пустых комнатах, — скорбно сказала мама. — Олег, твой отец сумасшедший. Это наследственное...
— Заведём второго, — отец моргнул мне. — Тогда скучать будет некогда.
Мама просто покрутила пальцем у виска и промолчала.
— Да вы про что разговариваете?! — не выдержал я. — Какие двадцать комнат?! Какое наследство?! Объяснить кто-нибудь хоть что-нибудь!