К началу Великой Отечественной войны Александр Ильич уже имел богатый боевой опыт и, кроме того, высшую военно-теоретическую подготовку: он окончил Военную академию имени М. В. Фрунзе.
Стрелковая дивизия, созданная на базе бывшего воздушно-десантного соединения, меньше чем за год войны под его командованием завоевала высокое звание гвардейской и была награждена орденом Ленина.
После Сталинградской битвы Александр Ильич принял участие в разгроме гитлеровцев на Курской дуге, в изгнании их из Украины, Молдавии, в освобождении от фашистов Польши, Германии и Чехословакии.
Александр Ильич - не только воин-антифашист и талантливый полководец, он известен и как автор интересных книг о войне и армии: "Твои, Родина, сыновья", "Люди легендарного подвига", "От Мансанареса до Волги", "Машенька из Мышеловки", "Под небом Испании".
В своей новой книге, предлагаемой юному читателю, дважды Герой Советского Союза гвардии генерал-полковник А. И. Родимцев рассказывает о подвигах воинов славной 13-й гвардейской стрелковой дивизии, проявленных ими в Сталинградской битве.
Скиталец морей
С вами говорит Соркин, - слышу я в телефонной трубке чей-то голос. - Вы не помните меня, Александр Ильич?
Видимо, почувствовав, что мне с налету трудно его вспомнить, Соркин торопливо и взволнованно рассказывает о Сталинграде, о волжской переправе, называет моих прежних сослуживцев - З. П. Червякова, В. Ф. Бакая, Г. А. Гулько, затем просит разрешения зайти.
Конечно, можно зайти, я всегда рад встрече с однополчанами.
Но кто же все-таки этот Соркин? Пока он добирается ко мне городским транспортом, я перебираю в ящике письменного стола десятки записных книжек и, наконец, нахожу ту, что искал. Под верхним обрезом обложки полустертая и выцветшая надпись: "Сентябрь 1942 - февраль 1943".
Нет, это не дневник. К сожалению, я не вел тогда дневника. Не хватало времени, и вообще было не до него. И все же они похожи на дневник, мои старые записные книжки.
По укоренившейся армейской привычке я всегда ставил дату записи, свое тогдашнее местопребывание, перечислял дела и лиц, с которыми общался. Разве это не дневник?
Листаю. Мелькают названия населенных пунктов: "Камышин"?.. Нет, не то. "Средняя Ахтуба"? Тоже не то. "Красная слобода"? Кажется, то. Вот она, эта запись:
"13.9.42. Пос. Красная слобода. Голиков приказал переправить Червякова в 2.00 15.2.42. Для этого связаться с Соркиным".
Так вот кто мне сейчас позвонил! "Командир отряда бронекатеров гвардии старший лейтенант Михаил Ефимович Соркин", - значится в моей записной книжке. "Бывший скиталец морей, временно пришвартованный к Нижневолжскому речному бассейну", - так в шутку он говаривал о себе.
В Сталинграде мы с ним часто встречались, и каждый раз он будил в душе прежние представления об океанских просторах, о жизни моряка, полной романтики, приключений и странствий. Кто из нас в мальчишеском возрасте не мечтал о море?
Звонок у входа. Иду открывать. В дверях встречаю гостя с золотыми шевронами на рукавах черного кителя, в "мичманке", щеголевато сдвинутой набекрень, с потускневшим, как у настоящего морского волка, крабом.
Полумрак прихожей, видимо, скрыл следы, которые пролегли на лице Соркина за прошедшие послевоенные годы, и он, прежний Соркин, молодой и отважный, взглянул мне в глаза "из сорок второго рокового". Не хватало только разве с левой стороны планшетки, а с правой - где-то внизу на длинных ремнях, - пистолета.
Это мое впечатление было так сильно, что оно не рассеялось и тогда, когда мы вошли в комнату, и я заметил поседевшие виски, глубокие складки у рта и морщины у глаз. Но голос Соркина звучал по-прежнему, со знакомой хрипотцой, и мне показалось, что совсем не двадцать с лишком лет тому назад, а только вчера мы расстались.