Они стояли рядом – примерно одного роста, одинаково красивые и строгие в своей красоте, и смотрели друг на друга.
– Я хочу, чтобы вы понимали, госпожа Рубина, что ваше сегодняшнее поведение не доставило мне никакого удовольствия. И коль скоро нам предстоит вместе работать, я бы попросила вас на будущее воздержаться от столь явного проявления неуважения по отношению к своему непосредственному руководству.
Инна помолчала секунду. Что ответить? Если пытаться объяснить свою позицию, на это уйдет время, и тогда Лизу точно будет не догнать. А если не объяснять – начальница так и продолжить думать, что Инна Рубина – банальная хамка, не имеющая никакого понятия о корпоративной этике.
– Прошу прощения, – сказала она, – но дело в том, что я никогда не лгу. И поэтому если вы не готовы услышать от меня неприятного ответа – то лучше не задавать вопросов, которые могут его спровоцировать.
Брови начальницы поползли вверх.
– Никогда? – Как-то очень по-детски спросила она, и эта детскость вдруг показалась Инне очень милой.
– Никогда, – улыбнулась, – прошу прощения, но мне нужно…
– Конечно! – Кивнула в ответ начальница. – Еще мгновение, и можете идти. Из-за нашего небольшого недоразумения, мы с вами не успели толком познакомиться. Вернее, я знаю ваше имя, а вы мое – нет. Я Ольга Будина. И я рада знакомству.
– Я тоже.
Инна улыбнулась уже прощальной улыбкой, пожала протянутую руку, отметив про себя, какие ухоженные пальцы у Ольги, и повернулась к выходу.
– Постойте, – донеслось ей вслед. Обернувшись, она увидела прищуренный взгляд карих, обрамленных густыми ресницами, глаз, – а про приятное вы тоже никогда не лжете?
Инна засмеялась, и неожиданно для себя самой, подмигнула:
– Никогда.
Больше она уже не оглядывалась, но это мало помогло – Лизы нигде не было.
***
Лиза выскочила из конференц-зала словно ошпаренная, подхватила под руку Шукшина, и рванула вместе с ним по коридору.
– От кого удираем? – На ходу спросил понятливый Славик. – От жены или начальства?
– От жены, – они миновали площадку для курения, поднялись этажом выше, и, окончательно запыхавшиеся, ворвались в Лизин кабинет, который она делила с тремя коллегами. По счастью, сейчас никого из них не было на месте, и можно было согреть чаю, посидеть на подоконнике и немного успокоиться.
Встреча с Инной окончательно выбила ее из колеи, несмотря даже на то, что была ожидаема, и – более того – Лиза старательно готовилась к ней, репетировала как будет смотреть и что говорить. А на деле – испугалась и убежала, как девчонка.
Ей не хотелось объяснений. Не хотелось ни о чем думать, и уж тем более – что-то говорить, потупив взгляд, и испытывая отвратительное чувство вины.
– Вы что, поругались? – Спросил догадливый Славик, когда чайник вскипел и Лиза разлила кипяток по чашкам с заваркой.
– Да, – соврала Лиза, – немного.
Слава кивнул с умным видом семьянина со стажем (год назад он все-таки женился на Юле Светловой) и изрек:
– В семейной жизни, Лизавета, надо уметь уступать другому. Тогда и ссор будет меньше, и брак крепче.
Лиза кивнула, старательно пряча усмешку. Если бы ты знал, что произошло, Славка, ты бы не был так уверен в своих словах.
В дверь постучали. Лиза, одними губами показав «меня нет», прыгнула в сторону и спряталась за шкафом с документами.
– Входите, – отозвался удивленный Шукшин, – ой, привет!
– Здравствуй, – Лиза сжалась в своем укрытии, различив Иннин голос, доносящийся от вдоха в кабинет, – Лиза на месте?
– Нет, – сокрушенно ответил Слава, – еще не приходила. Сам вот ее жду.
– Ясно.
Она почему-то не уходила. И причину этого Лиза поняла уже когда было поздно что-либо делать – прямо из сумочки, которую она все это время прижимала к груди, зазвучала громкая мелодия популярной песенки. Мелодия почти сразу оборвалась, а от двери раздался звук захлопывающейся крышки телефона.
– Пока, Славик, – сказала Инна, и пунцово-красная Лиза поняла вдруг, что она и правда сейчас уйдет. Просто уйдет и все. Но не было сил останавливать, выходить из убежища, объяснять что-либо…
– Пока, – Шукшин, закрывающий дверь, звучал очень смущенно. А когда подошел к выбравшейся из-за шкафа Лизе, смущение сменилось злостью:
– Ну и зачем так делать?
– Не твое дело, – грубо ответила Лиза, возвращаясь на подоконник к своей чашке, – спасибо за помощь.
– Нехорошо вышло, – зловеще пробормотал Слава, – некрасиво.
– Слав, – Лиза вздохнула и примиряюще потрепала его по плечу, – это не твое дело, да? Мы сами разберемся.
Славик скосил взгляд на ладонь, лежащую на плече, и вздрогнул.
– Лиз, а где твое кольцо?
Изо всех сил вдохнув воздух, Лиза отдернула руку, но было поздно – белая полоска на безымянном пальце говорила сама за себя, и прятаться дальше было невозможно.
– Я… Я его потеряла.
Она инстинктивно сжала палец в кулаке и, опомнившись, принялась перебирать документы на столе. Слава молчал, но она хорошо чувствовала спиной его взгляд – недоуменный и осуждающий.
Ну и пусть! Пусть смотрит! Пусть хоть все засмотрятся! Даже если у нее совсем не останется друзей – а к тому все идет – она все равно не отступится и будет поступать так, как считает нужным.
Глава 16.
Женька вернулась, когда у Марины уже совсем не осталось сил. Как ни в чем не бывало, зашла в номер, удивленно скосила взгляд на растрепанную кровать и горы окурков во всевозможных местах – блюдцах, стаканах, и даже в стаканчике для зубных щеток. Хмыкнула, посмотрела на растрепанную Марину, и молча достала из шкафа сумку.
Волна ужаса окатила Марину с ног до головы. Господи, неужели она?…
А она методично складывала вещи. Уложила рубашку, в которой ходила в первый день в Питере, голубые джинсы, заколку, косметичку, набор для умывания. В боковой карман отправилась книжка Маркеса, а в другой – пакет с документами.
Вжикнула, закрываясь, молния. Женя задумчиво посмотрела на девственно чистую пепельницу и скрылась за дверью ванной. Через секунду оттуда раздался шум воды.
Марину била дрожь. Она с трудом слезла с кровати, подошла к сумке и застыла. Сверху эта синяя спортивная сумка выглядела иначе, чем сбоку – и от неё исходила такая явная волна опасности, что хотелось схватить её, и выбросить в окно.
Руки сами собой потянулись, и Марина даже не заметила, как схватилась за белую ручку и затолкала сумку под кровать. Прикрыла её покрывалом, и уселась сверху. Дрожь прошла. Она была готова.
Женя вышла из душа обнаженной – только маленькое полотенце завязано вокруг бедер. Оглянулась в поисках сумки, наткнулась взглядом на Марину, и замерла.
На её плечах, груди, животе, блестели капли воды. И в каждой капле отражалось по Марининому безумному взгляду – воспаленному, яркому. Губы Марины приоткрылись, и между них показался кончик языка. Ах, как сладко было бы собрать языком каждую из этих каплей, впитать в себя, распаляясь от желания. А потом сорвать это полотенце с бедер, и погрузиться туда ладонью, утопая во влажности и вспоминая, каково это…
И будто откликаясь на это желание, Женя зевнула, откинула назад голову и потянулась, подняв руки вверх. Мокрые кудри рассыпались по её плечам, грудь приподнялась, а полотенце упало на пол, открывая взгляду точеный изгиб бедер, переходящий в лобок, а на нем – узкую черную полоску, ничего не скрывающую, а только распаляющую воображение.
Пальцы Марины впились в простынь, до боли сжимая её ногтями. Она будто вросла в кровать, не в силах пошевелиться. Внизу живота полыхал пожар такой силы, что голова отказывалась работать, тело – подчиняться, и все её существо вопило единым криком: «Чего ты ждешь?». Но она не двигалась. Дышала тяжело, но не делала ни одного движения.
Женя снова посмотрела на неё. Внимательно, изучающе. Сделала шаг. Потом еще один. И еще.
Молоточки, стучащие в Марининых висках, ускорились, принялись набивать новый мотив: идикомне, идикомне, идикомне.
И она шла. Не отводя глаз, проникая взглядом глубоко-глубоко, шла. Остановилась в нескольких сантиметрах, так, что Марина почувствовала её запах, с ума сводящий запах возбуждения и страсти.
Теперь можно было расслышать и дыхание. Сбивчивое, частое – Женина грудь поднималась и опускалась в такт ему. Она наклонила голову, и смотрела теперь чуть сбоку, прищурившись.
Марина не шевелилась. Она не пошевелилась и когда Женя коснулась кончиками пальцев обнаженной кожи её ноги. Кончиками пальцев, затем пальцами, а потом – всё ладонью. Скользнула, обхватила лодыжку, и снова замерла.
Теперь она была снизу – присела на корточки перед кроватью, и лицо её было так близко, так остро-близко, что если только наклониться, если только чуть-чуть наклониться, можно было бы охватить его ладонями, притянуть к себе, и впиться наконец в эти сладкие губы, в этот потрясающий рот…