К нашему приходу Петруха успел навести в купе относительный порядок: убрал с прохода ведро с вином и застелил постели покрывалами, и теперь, словно радушный хозяин, стоял на пороге, улыбаясь во весь рот.
Блондинка, окинув оценивающим взглядом вагон, а также метровую вертикальную лестницу, ведущую к двери, бесстрашно атаковала ее первой: она поставила ногу на крутую ступеньку, но узкая юбка мешала ей, поэтому одной рукой девушка задрала злополучную юбку чуть ли не до пояса, так что стали целиком видны ее голубенькие трусики, а другую протянула Петрухе.
Он, пыхтя от усилий, тянул девушку за руку вверх, я руками и чуть ли не головой толкал ее снизу под ягодицы, но дело все равно шло туго, и тогда подруга блондинки тоже приняла участие в «погрузке» своей товарки – рукой придерживая ей юбку, она стала морально подбадривать ее:
– Давай, Люська, е… твою мать, ну, давай же, поднимайся скорее.
Наконец совместными усилиями нам это удалось, и Люся оказалась внутри вагона, ну а нам со второй девушкой, спортивно сложенной Ульяной, чтобы последовать за ней, хватило нескольких секунд.
Не успели мы рассесться в тесном купе и познакомиться, со смехом обсуждая перипетии «штурма» вагона, как в дверь постучали, и я, выглянув в дверное окошко, увидел стоявшего на путях станционного охранника – ВОХРовца в форме.
Ага, а вот и незваный гость на нашу голову пожаловал, понял я, делая знак всей нашей компашке замолчать. Скорее всего, подумал я, этот парень видел, как мы садились в вагон…
Приоткрыв немного дверь и загородив ее своим телом, я сухо сказал: «Слушаю вас!».
Охранник предъявил свои документы и оказался, помимо прочего, начальником охранной службы станции Витебск-товарная. На боку у парня из жесткой кожаной кобуры торчала рукоятка револьвера – наверное, еще с пламенных революционных времен «железного» Феликса, руководившего в ту пору железными дорогами, было заведено такое правило – охранникам носить револьверы.
Состроив постное служебное лицо, «гость» сказал:
– Товарищ проводник, я знаю, что в вашем вагоне находятся посторонние лица женского пола.
– У меня? – удивился я. – Что вы, откуда здесь могут женщины, товарищ майор? (Что касается звания, это я так пошутил).
– Я своими глазами видел двух девушек, поднявшихся в ваш вагон, – игнорируя мое обращение, сказал «майор» негромко, оглядываясь при этом по сторонам, из чего я тут же сделал вывод, что ВОХРовец не желает скандала, и, скорее всего, его устроит откупное в виде сосуда с вином. Теперь определяющим фактором была лишь емкость этого самого сосуда.
После двухминутных переговоров, больше напоминавших торг, ВОХРовец получил на руки трехлитровую банку вина и, мужественно борясь с собой, дал по моему требованию обещание, что пока мы стоим на станции, никто другой из его подчиненных к нашему вагону не приблизится, и вина клянчить не станет.
Эта удачная операция прибавила нам веселья и мы, закрыв дверь во избежание встреч с другими станционными работниками, стали общаться между собой более свободно и раскованно, а для обеспечения более полноценного контакта Петро установил на стол бутылку водки, а также бутылку из-под молока, наполненную «Фетяской»; для любителей же «дамских», то есть сладких напитков, у нас под столом стояла наготове целая фляга с портвейном.
Порасспросив нас о нашей работе и убедившись в том, что в вагонах действительно немереное количество вина, девушки еще больше развеселились и попросили налить им портвейну; ну а мы с Петро стали пить водку.
Через час-полтора умеренных возлияний под скромную закуску, а также задушевных разговоров, атмосфера в купе прониклась непринужденностью, и все члены нашего маленького коллектива пришли в лирико-любовное настроение, разговор теперь крутился только в сексуальных сферах, а тут как раз настало время нашему железнодорожному составу отправляться. Я открыл небольшую дверцу, ведущую в боковой отсек, объяснил дамам, что там у нас устроен туалет и рассказал, как им пользоваться. Эта дверца, ведущая к цистерне с вином, по идее во все время пути должна быть заперта и запломбирована, но снимать и ставить пломбы, как вы помните, я научился еще в первом своем рейсе, так что беспокоиться было не о чем. Подмывались девушки в отсеке сухим вином, – вода, как известно любому проводнику, в рейсе дороже вина. После этого мы разбились на пары, причем, неожиданно для себя, я оказался с блондинкой, – все у нас произошло спонтанно, и пары составились сами по себе, по ранжиру.
Теперь мне вместе с моей пассией Люсей предстояло забраться на вторую полку; для этого девушка разделась внизу, я отгородил ее покрывалом, а остальные на минутку отвернулись. Люся сняла с себя юбку и блузку, однако, не желая оставаться голой, переоделась в мои спортивные шаровары и рубашку, после чего мы с ней вскарабкались наверх.
Через минуту-другую, после недолгих, но жарких объятий, мы, не обращая внимания на соседей снизу, уже отдавались друг другу в какой-то невообразимо сложной из-за тесноты и близости потолка позе; думаю, этой позой можно было бы обогатить камасутру, такой там еще наверняка нет.
На нашем, верхнем ярусе, было к тому же довольно душно, и вскоре я, изрядно вспотев, попросил Петра приоткрыть дверь, чтобы помещение хоть как-то проветривалось. При этом я даже не помышлял о гораздо более удобной для секса нижней полке: мне представлялись полчища мандовошек, дружно атакующих нас и кровожадно шевелящих при этом своими мощными челюстями. По этой же причине мы с Люсей почти до самого вечера не спускались вниз, в конце концов кое-как приспособившись к нашей верхней полке.
Когда за окном стемнело, нам все же пришлось спуститься вниз, так как к этому времени все уже основательно проголодались. Я растопил маленькую печку и мы стали в восемь рук готовить ужин: девушкам было доверено почистить картошку, затем я, слегка ее обжарив, стушил с добавлением вина в казане, а под конец вывернул туда же банку тушенки. Ну, чем, скажите, не царский ужин?
Ужинали мы романтично – при свечах; мы с Петро по-прежнему баловались водочкой, девушки наслаждались портвейном, отказавшись от водки, а заодно – с негодованием – и от сухого вина, которое, к тому же, носило такое – тьфу! – странное название: «девичье».
С каждым часом нашего путешествия мы все больше отдалялись от родного нашим попутчицам Витебска, что, впрочем, судя по всему, наших дам совершенно не беспокоило: они чувствовали себя в вагоне вполне комфортно и удивлялись, наверное, лишь тому, почему это мы с Петром до сих пор для разнообразия не поменялись партнершами.
Петруха, конечно, был бы не против обмена – периодически сталкиваясь с «моей» Люсей в тесном пространстве купе, он то и дело как бы невзначай проводил рукой по ее пышному бедру, или же касался груди, но я строго следил за порядком и не позволял ему безобразничать. Где им, нашим милым подругам, было знать, что причиной нашего столь «высоконравственного» поведения являлись банальные мандовошки, – о том, что у девчонок для нас тоже могут быть свои сюрпризы «от Венеры», мне и думать не хотелось.
После ужина Люся одним махом взлетела на верхнюю полку, чем вызвала наши восторженные возгласы – она весьма быстро приобрела этот навык, и на сей раз исполнила его просто мастерски.
– Я присваиваю тебе, Люся, – сказал я слегка заплетающимся от водки и усталости языком, – звание проводника первого класса. – И пояснил: – За освоение высшего пилотажа в вагонной акробатике.
Петро и Ульяна дружно захлопали в ладоши.
В таком вот времяпровождении практически незаметно миновали сутки, совместно проведенные нами в дороге, что было отмечено очередным тостом; а часом раньше наш состав пересек границу с одной из братских прибалтийских республик, что было поводом для тоста предыдущего.
Отношения в нашем небольшом коллективе за это время сложились великолепные, мы чувствовали себя легко, весело и непринужденно. Однако, немного поразмыслив, я решил, что настало время разрушить создавшуюся идиллию и попрощаться с девушками. Мне, признаюсь, было нелегко это сделать, так как я и сам уже привык к ним, а девушки, судя по всему, вовсе не собирались покидать нас; казалось, они готовы были путешествовать вместе с нами сколь угодно долго, деля все тяготы и прелести походно-кочевой, поездной жизни. Тем не менее, дождавшись момента, когда впереди по ходу движения показались станционные строения и поезд стал замедлять ход, я решительно объявил, что настало время для последнего поцелуя. Петро бросал на меня умоляющие взгляды, девушки были в недоумении, но я был непреклонен, выдал им тридцать рублей на дорогу и высадил на полустанке, вблизи которого располагался пассажирский вокзал.
Уже растаяли на уносящемся от нас перроне силуэты наших белорусских подружек, а Петро все поглядывал через открытые двери в их сторону и вздыхал. Он бы, наверно, еще долго бы так стоял, дожидаясь, пока я на него не прикрикну, но я сказал спокойно и дружелюбно, передавая ему флакон с дихлофосом: