– Похоже, у тебя нет ни малейшего понятия о том, что такое работать в шахте, дорогая. Что ж, узнаешь все на практике, – почти зловеще проговорил он.
Они подошли к стволу шахты, и Эйнджел с трудом подавила дрожь, когда заглянула в ее чернильную не проглядную тьму. Холт остановился, чтобы зажечь два фонаря, и сунул один из них в руки Эйнджел. Спускаясь вслед за Холтом в холодный туннель, она изо всех сил старалась, чтобы руки ее не дрожали.
Они уходили все глубже и глубже в шахту, и колеблющийся свет их фонарей освещал глыбы отработанной породы по стенам туннеля. Эйнджел слышала нескончаемые звуки падавших капель воды, разносившиеся эхом по всему подземелью.
– А какова глубина шахты? – шепотом спросила Эйнджел, и эхо подхватило ее вопрос.
– Не знаю. Теперь в ней так много туннелей, что трудно сказать наверняка.
Эйнджел заметила, что в руках у Холта был моток шпагата, который он постепенно разматывал по мере их продвижения.
– А это зачем?
– Если мы заблудимся невзначай, то шпагат поможет нам найти обратную дорогу.
Голос Холта эхом разнесся по холодному подземелью. Им навстречу из туннеля дул ледяной ветерок, и Эйнджел невольно старалась держаться поближе к Холту, его горячему и сильному телу. Света фонарей едва хватало, чтобы видеть на несколько футов вокруг себя.
– А долго будут гореть наши фонари? – снова шепотом спросила Эйнджел.
– В лучшем случае час с небольшим. Собственно говоря, дольше в шахте не имеет смысла оставаться. Огонь фонарей очень быстро уничтожает кислород, а без света тут под землей недолго и с ума сойти.
«Особенно, если ты женщина», – подумала Эйнджел. Туннель внезапно стал сужаться, и Эйнджел почувствовала острое желание повернуться и побежать к выходу из шахты. Нет, она не должна и виду подать, что ей стало страшно.
– Да ты вся дрожишь! – сказал Холт.
– 3-здесь т-так хо-олодно, – заикаясь, ответила Эйнджел и тут же искренне удивилась реакции Холта. Он остановился, поставил свой фонарь на землю и обнял ее плечи.
– Так теплее? – тихо спросил он.
– Да, – приглушенным голосом ответила Эйнджел, зарывшись лицом в его фланелевую рубашку. Ей стало так хорошо, что она была готова стоять так целую вечность.
– Вот и отлично, здесь и начнем, – сказал Холт, отстраняя ее и беря в руки кирку.
Подавив разочарование, Эйнджел поставила на землю фонарь и тоже ухватилась за свою кирку, которая оказалась на удивление тяжелой. Замахнувшись, Эйнджел почувствовала боль в плечах от напряжения. Холт показал рукой на кварцевые прожилки в породе:
– Хороший признак! Рядом с кварцевыми место рождениями почти всегда находят золото.
Легко взмахнув киркой, он отколол большой кусок породы, упавший к его ногам.
Стараясь подражать ему, Эйнджел тоже крякнула и замахнулась. Первый удар пропал впустую, после второго от стены отскочил лишь крошечный кусочек.
– Если дело так пойдет и дальше, то понадобится целая вечность! – разочарованно воскликнула она.
– Вот поэтому, милая, я и колупаюсь здесь уже пять лет, – не прекращая работать, ответил ей Холт. – А ты думала, что золото просто лежит себе в шахте и ждет, когда мы придем и возьмем его?
– Нет, но я не думала, что будет так трудно, – слегка покраснев, ответила Эйнджел.
– Не так уж это трудно, надо просто привыкнуть. К тому же вдвоем работать куда легче. Ты умеешь петь песни?
– Песни? – недоверчиво переспросила она.
– Ну да, песни. Так время быстрее бежит, да и ритм помогает работать.
– А, понимаю. Тогда начнем с «Братца Жака»?
– Начинай с чего хочешь, – пожал плечами Холт.
Эйнджел затянула песню тоненьким дрожащим го лоском. Впрочем, у нее оказалось неплохое сопрано, и вскоре Холт с удовольствием слушал ее, взмахивая киркой в такт песне.