– Но можешь ли ты внять разуму? Если бы ты могла заставить себя это сделать и не позволила бы гневу завладеть собой, ты бы поняла, что я это сделал во благо твоему ребенку и тебе, которая скоро станет моей женой.
– Я не выйду за тебя замуж, – сказала Мэгги, упрямо подняв подбородок. – Я собираюсь вернуться в Канзас-Сити, как только буду в состоянии это сделать.
– Ты покинула город, чтобы сбежать от своего прошлого, – сказал Соколиный Охотник. – Ты выбираешь это прошлое взамен того, что я тебе предлагаю сейчас и в будущем?
– Да, – сказала Мэгги, хотя мысль о возможности снова встретиться с Фрэнком вызывала в ней холодную дрожь. Но она сможет противостоять ему. Она еще сможет отомстить ему за его злодеяния. Недавние испытания и страдания научили Мэгги справляться с многими вещами, включая и возможное столкновение с этим злым человеком.
Соколиный Охотник взял Мэгги за запястья и подтянул ее к себе поближе.
– Теперь послушай Соколиного Охотника, – громко сказал он. – Потом, если ты захочешь уехать, все будет устроено. Завтра ты будешь в своем фургоне, уезжая от человека, который тебя любит.
Губы Мэгги раскрылись. Она смотрела в его глаза, от которых она теряла голову даже сейчас, сердясь и обижаясь на него за его поступки. Она тяжело дышала, стараясь скрыть боль в груди.
– Для Соколиного Охотника было важно, чтобы твой ребенок пососал грудь женщины из моей деревни, – сказал он. – Ребенок теперь отчасти индеец. Его тело вскормлено индейским молоком. Вскоре, когда я почувствую, что кормления Многодетной Жены достаточно, твоя дочь будет возвращена тебе. Никогда ее больше у тебя не заберут. Она будет сосать только твою грудь. Ты моя женщина. Ребенок будет не только твой, но также и мой!
Мэгги была ошеломлена этим объяснением и тем, каким невинным были его рассуждения. Для него оно казалось вполне логичным. Она была рада наконец узнать, почему он это сделал, что все это было сделано не со злым умыслом, а потому что он любит не только ее, но также и ребенка!
Наступило молчание, во время которого они смотрели друг другу в глаза. Затем Мэгги, рыдая, бросилась в его объятия.
– Я сожалею, что сомневалась в тебе, – воскликнула она. – Но это кажется таким жестоким – отнять у меня ребенка! Даже сейчас я изнываю от желания подержать ее в своих руках.
От таких объятий боль в грудях усилилась. Она сморщилась и отодвинулась от него, осторожно прикрыв ладонями свои груди через рубашку, и зарыдала.
– В чем дело? – спросил Соколиный Охотник, нежно взяв ее за плечи. – Мне кажется, ты испытываешь боль. Где у тебя болит?
– Мои груди, – проговорила сквозь слезы Мэгги, медленно подняв на него свой взгляд. – Они тяжелые и ноют. Хоть я и понимаю, что для моего ребенка важно кормиться от груди ваших женщин, мне тоже нужны губы моего ребенка. Молоко затвердевает. Поэтому мне так больно. Пожалуйста, помоги мне преодолеть эту боль, Соколиный Охотник. Я не думаю, что смогу это долго вынести.
– Да, – сказал Соколиный Охотник, поглаживая свой подбородок. – Я слышал о такой боли и о ее причине.
– Тогда ты принесешь моего ребенка, чтобы мне не пришлось больше страдать? – с надеждой спросила Мэгги.
– Есть и другие способы унять такую боль, – сказал Соколиный Охотник, и его глаза встретились с ее глазами, будто он следил за ее реакцией.
– Помоги мне, – заплакала Мэгги, и слезы катились у нее по щекам. – Сделай что-нибудь! Я больше не могу выносить эту боль!
Его сердце забилось. Он так давно хотел ее, решив, однако, подавлять свои желания до тех пор, пока она не оправится после рождения ребенка. Соколиный Охотник пальцами взял край ее ночной рубашки и начал медленно сдвигать ее вверх.
– Поверь мне, все, что я делаю, я делаю с большой любовью, – сказал он, отложив ее рубашку в сторону.