Мэгги подумала, что единственным неудачным местом в этом сценарии было то, что ее дочь все время спала и не плакала, чтобы ее накормили. Даже прижать свою крошечку к груди ей было почти невыносимо.
Однако ее дочь продолжала крепко спать.
По крайней мере, Мэгги не нужно смотреть в глаза дочери и видеть глаза Фрэнка! Тихий Голос сказала, что глаза ее дочери синие – очень синие!
– Разве она не красива? – прошептала Мэгги, с нежностью улыбаясь Соколиному Охотнику. – И она такая мягкая. Дотронься до нее, Соколиный Охотник. Только посмотри, какая она мягкая и нежная.
Соколиный Охотник протянул руку к ребенку и медленно пробежал пальцами по крошечной ручке, затем по другой, погладил животик, который был явно накормлен молоком Многодетной Жены.
– Тихий Голос вела себя так отвратительно по отношению ко мне, – вдруг выпалила Мэгги. – И самое худшее было то, что она забрала моего ребенка, даже не дав мне подержать ее в руках и посмотреть на нее. Другие женщины даже не остановили ее, не сказали ей, чтобы она вернула мне мою дочь. Почему все так произошло, Соколиный Охотник? Как они все могли ошибиться в том, что ты им сказал сделать?
Соколиный Охотник начал заворачивать малыша снова в одеяльце. Мэгги еще не замечала, что он это делает. Она ждала его ответа. Он молчал.
– Как они могли отнести моего ребенка к груди другой женщины? – спрашивала Мэгги. – Зачем бы они это сделали, если только…
Ее сердце забилось, глаза широко раскрылись… Мэгги вдруг поняла, что делал Соколиный Охотник. Она смотрела, как все четыре угла одеяла скрыли от ее глаз ребенка.
Она была озадачена. Почему он это делал? В вигваме было тепло от огня в очаге. Она собиралась в скором времени разбудить свою дочь, чтобы поднести ее губы к своей груди, изнывающей от боли.
– Зачем? – сказал Соколиный Охотник, избегая ее глаз. – Потому что они выполняли мои распоряжения. – Он осторожно взял ребенка на руки и стал укачивать, продолжая объяснение. – Это был мой приказ – отнести ребенка к Многодетной Жене, чтобы та накормила его своей грудью. Но у меня не было намерения, чтобы все это было сделано, не дав тебе возможности сначала посмотреть на девочку и подержать ее в руках.
Его признание привело Мэгги в состояние, близкое к помешательству. Сердце ее колотилось так, что она едва не потеряла сознание.
– Нет, – произнесла она, задыхаясь. – Зачем тебе понадобилось такое делать? Ребенок мой! Только я должна давать ему грудь! – Она сжала кулаки на своих коленях, глядя на своего ребенка в его руках. – Как ты мог такое мне сделать? Почему? И если ты решил, что кто-то другой должен воспитывать ребенка, как собственного, то зачем ты принес ее ко мне сегодня? Чтобы заставить меня страдать? Чтобы сделать мне еще больнее, забрав ее у меня снова?
Она задыхалась, ей хотелось кричать, но вдруг женщина-арапахо (она запомнила ее вчера) неожиданно вошла в вигвам, забрала ребенка у Соколиного Охотника и унесла девочку прочь.
– Что здесь происходит? – сказала Мэгги слабым шепотом. Затем ее голос стал громче.
– Верни мне малышку! – она попыталась встать с кровати, но не смогла: колени ее подогнулись и она вновь опрокинулась на кровать. Силы ее еще не вернулись, она не могла сама распоряжаться собственным телом.
Когда Соколиный Охотник присел на кровать и начал ее обнимать, она била кулаками по его обнаженной груди.
– Я ненавижу тебя! – плакала она. – Как я могла позволить себе полюбить такого человека? Как я могла оказаться, настолько глупа, чтобы не понять, что ничего и никогда между нами не может быть. Ты самый вероломный мужчина!
Соколиный Охотник позволил ей бить по его груди до тех пор, пока она не упала навзничь на кровати в изнеможении, рыдая и тяжело дыша.