– Именно, – Родомист посмотрел вверх. Сквозь качающиеся кроны проглядывали крупные разноцветные шарики звезд. Звезды тоже слушали. – А точнее, с Катастрофы, которая и породила Темнолесье. А от Творения до Катастрофы времени прошло немало, и предки наши многое могли. Их познания в природе Силы, в магии превосходили наши. В момент Катастрофы, насколько известно, погибло множество людей, Остроухих, Красноглазых, что жили тогда севернее, чем сейчас. Почти все маги сошли с ума или умерли от чудовищной волны Силы, прокатившейся по миру.
– А остальные Племена? – напряженно спросил Ратан. – Они ведь жили далеко от Темнолесья?
– На Островах хроники правителей ведутся со времен до Катастрофы. Но там все просто – кто воцарился, кто умер, кто кого в войне побил. Словно и не интересовались тогда Зеленоволосые ничем, кроме своих клочков суши. Длиннорукие сильно пострадали. На них обрушились чудовищные морозы, снегопады. Как народ они едва выжили. Было не до запоминания. Империя крайне неохотно вспоминает прошлое. Тамошние маги, сходя с ума, несли разрушение, и почти все, что было до Катастрофы, сгинуло в пламени войн. С тех пор в Того магам не доверяют, их опасаются. Полурослых Катастрофа тоже коснулась. Они начали вымирать от скверных болезней. Пустились в миграции. Сейчас неизвестно, где их родина, в северных горах или в южных. Первый год, память о котором едина и свежа для всех Племен – тысяча девятьсот двадцатый от Творения. Год Сокола Цикла Воды Великого года Барсука.
– Стой, я запутался, – воскликнул Хорт. – Что за вода?
– Каждый Цикл посвящен одной из стихий, коих известно четыре. Цикл, на который попадает год тысяча девятьсот двадцать – Цикл Воды. Великий год – период, объединяющий четыре Цикла, четыре стихии. Длится он, как легко подсчитать, сто двадцать восемь лет. Тридцать два Великих года образуют период, вновь отмеченный знаком стихии. Он длится четыре тысячи девяносто шесть лет. Четыре больших стихийных периода составляют срок существования мира, отмеренный Творцом.
– Да, ну и насочиняли же вы, – покачал головой Ратан.
– В том-то и дело, что неясно, кто насочинял. Сила колеблется в соответствии со всеми этими периодами. Похоже, что периоды, ритмы колебания Силы, отраженные в Цикле, присущи миру изначально и были до Катастрофы. К тысяча девятьсот двадцатому году, когда состоялся первый Выбор, знания о Циклах были у всех Семи Племен, как и знания о Ночи Судьбы, и о том, как к ней готовиться. Выиграли тогда Красноглазые. С того же года ведутся Скрижали Судьбы в империи Того.
– И что же думают по этому поводу мудрые? – спросил Хорт. Костер озарял лицо охотника тревожными отблесками, выхватывая из тьмы то глаза, то нос, то плотно сжатые губы.
– Мудрые думают по-разному. Даже среди людей воззрения расходятся, а узнать мнение представителей других Племен очень трудно, за редким исключением, – Родомист закашлялся. Слушатели терпеливо ждали. – Я познакомился с некоторыми трактатами Остроухих на эту тему и с трудами Полурослых. И большинство мудрых сходятся на том, что знания о Циклах, о Даре и о Ночи Судьбы дадены непосредственно Творцом.
– Все знания сразу? – изумился Хорт. – И всем Племенам одновременно?
– Ну, другой версии все равно нет. Есть скудные легенды о пророках, что во времена после Катастрофы ходили по земле и воспитывали магов нового поколения. И есть факт, что Семь Племен, не сговариваясь, послали представителей за Кольцевые горы. Да и сговориться не могли. Торговли после Катастрофы долго не было. А после наступления нового, тысяча девятьсот двадцать первого года посланник степняков вернулся и привел с собой двенадцать драконов.
Костер, потрескивая, менял цвет, от светло-желтого до темно-оранжевого. Вокруг шумел лес, темный и чуждый, зудели комары, все еще надеясь на поживу. Плавали ароматы цветов и листвы. А люди сидели, не торопясь спать, и знание ворочалось у них в головах, странное знание, совсем не нужное для обыденной жизни.
Наследник
Кольцевой хребет после гор, что Терик прошел ранее, оказался не такой сложной преградой. Терик преодолел его, как говорится, с наскока. За один день поднялся до вершин и спустился почти до середины. На следующий день вокруг йотуна сомкнулись деревья Внутреннего леса.
Местность оказалась болотистой. Приходилось передвигаться, тщательно выбирая дорогу. Несколько раз Терик попадал в своеобразные тупики, когда дорога упиралась в непролазную топь. И всякий раз северянин поражался: вокруг болота, плюнуть некуда, а торчат прямо из воды высоченные деревья, толстые, словно медведи осенью. Таким деревьям только на твердой почве и расти.
Но на размышления много времени не оставалось. Терик лез через болота, петлял, отклоняясь от прямой дороги, щедро расходовал силы, пока, наконец, не выбрался на сухой участок.
Здесь поразило обилие жизни. В северной тайге можно долго идти, не замечая живых существ. Тут в глазах рябит от обилия красок. Тысячи разноцветных цветов тянут к солнцу огромные лица. Птицы орут, словно торговцы в базарный день, перекрикивая друг друга. Нос пухнет от обилия ароматов. Некоторые вопли, что долетали из чащи, заставляли сына конунга вздрагивать. Ему слышался то скрип двери, то плач голодного младенца, то страстные стоны любовников. Среди местного великолепия Терик впервые остро осознал, насколько далеко он от дома.
Нахлынувшая тоска оказалась столь сильной и внезапной, что он невольно остановился. На миг очертания деревьев смазались, плыли в стороны, и вместо них возникли и замелькали перед глазами комнаты родного замка.
Сжав зубы, Терик потряс головой, отгоняя недостойную воина слабость. И тут же краем глаза заметил движение. Не осознав до конца опасность, прыгнул вперед. Что-то зацепило за мешок на спине, раздалось странное, переливчатое шипение.
Когда Терик вскочил, в руках оказалась секира. Но тяжелое оружие едва не выпало из пальцев, когда йотун рассмотрел напавшее на него существо. Словно вышедшее из ночного кошмара, оно казалось недоразумением среди яркой, залитой солнцем, поляны. Птичье тело размерами вдвое превосходило самого большого гуся. Лапами, крыльями и головой создание напоминало петуха-переростка, но портил впечатление змеиный хвост, что торчал среди перьев, как цветок среди сугробов.
Пока Терик разглядывал птицу (птицу?), та раскрыла пасть и зашипела еще, показав длинный красный язык и множество мелких, но ощутимо острых зубов (зубов!). Из пасти капало нечто темное. Падая на землю, эта жидкость шипела и заставляла траву скручиваться и засыхать. Странная птица, вдобавок ко всему, оказалась ядовита.
Захлопали красно-черные крылья, и змеептиц метнулся вперед, быстро, словно стрела. Терик попытался ударить сбоку, положив лезвие плашмя. Но противник ловко подлетел, миновав секиру, и нацелился клювом в лицо йотуну.
Спасла вновь увертливость. Терик отпрянул в сторону, ощутив, как мазнуло по щеке мягкое крыло. Запах курятника забил ноздри. Проплыл перед глазами длинный чешуйчатый хвост, и тут Терик, немыслимо извернувшись, ударил назад, с полного разворота.
Удар пришелся в отчаянно тормозящую крыльями птаху. Хрустнули перья, но чудище, вместо того, чтобы упасть замертво, отлетело немного дальше и уселось на землю. Секира оставила глубокую рану на спине, не более.
Терик ощутил холодок, текущий вдоль позвоночника. Подобным ударом он мог свалить быка. Но переживания оказались напрасны. Сделав несколько неуверенных шагов, птицеящер зашипел, яростно и пронзительно, и рухнул. Багровые глаза угасли, словно угли окончательно потухшего костра, сильные ноги перестали скрести по земле.
Терик осторожно подошел, пнул ногой. Но бестия не ожила, страшный клюв ее и острые когти оставались неподвижны. Удостоверившись, что тварь мертва, йотун из чистого любопытства обмерил странное создание. Размах крыльев оказался почти два аршина, от клюва до кончика хвоста – чуть больше. Взвесив тушу на руке, Терик прикинул, что весу в ней не менее полутора пудов.
Не успел он отойти от брошенного тела и на сажень, как из кустов, деловито шипя, появились наземные любители падали. С веток спикировали их соперники, в отличие от первых, крылатые и покрытые перьями.
Второе нападение не заметил бы только глухой и слепой. В стороне от поляны, которую пересекал Терик, затрещали ломаемые деревья. Второй раз за день, йотун ухватился за секиру, а вглядевшись в нападавшего, понял, что кошмары только начинаются. По сравнению с новым противником огромная птица со змеиным хвостом казалась безобидным воробышком.
Сквозь лес, тихо и несолидно свистя, к путнику приближалось животное, напоминающее огромную желтую рысь, со странной, темно-красной гривой вокруг головы. Из кошачьей спины торчали два черных крыла, казалось, отгрызенных у гигантской летучей мыши. Что колебалось над телом, Терик сначала не понял. Лишь когда солнце блеснуло на острие длинного жала, он осознал, что противник вооружен скорпионьим хвостом соответствующего размера.