"Ну нет! - образумил я себя. - У нее, пожалуй, есть молодой двоюродный
братец, который заставит ее подписывать векселя и обчистит бедняжку". С тем я и
ушел, предостерегая себя от великодушных порывов: ведь мне частенько приходилось
наблюдать, что если самому благодетелю и не вредит благодеяние, то для того,
кому оно оказано, подобная милость бывает гибельной. Когда вы вошли сегодня в
мою комнату, я как раз думал о Фанни Мальво - вот из кого вышла бы хорошая жена,
мать семейства. Сравнить только чистую одинокую жизнь девушки с жизнью богатой
графини, которая уже принялась подписывать векселя и скоро скатится на самое дно
всяческих пороков!
Задумавшись, он молчал с минуту, я же в это время разглядывал его.
- А ну-ка скажите, - вдруг промолвил он, - разве плохие у меня развлечения?
Разве не любопытно заглянуть в самые сокровенные изгибы человеческого сердца?
Разве не любопытно проникнуть в чужую жизнь и увидеть ее без прикрас, во всей
неприкрытой наготе? Каких только картин не насмотришься! Тут и мерзкие язвы и
неутешное горе, тут любовные страсти, нищета, которую подстерегают воды Сены,
наслаждение юноши - роковые ступени, ведущие к эшафоту, смех отчаяния и пышные
празднества. Сегодня видишь трагедию: какой-нибудь честный труженик, отец
семейства, покончил с собою, оттого что не мог прокормить своих детей. Завтра
смотришь комедию: молодой бездельник пытается разыграть перед тобою современный
вариант классической сцены обольщения Диманша его должником! Вы, конечно, читали
о хваленом красноречии новоявленных добрых пастырей прошлого века? Я иной раз
тратил время, ходил их послушать. Им удавалось кое в чем повлиять на мои
взгляды, но повлиять на мое поведение - никогда! - как выразился кто-то. Так
знайте же, все эти ваши прославленные проповедники, всякие там Мирабо, Верньо и
прочие, - просто-напросто жалкие заики по сравнению с моими повседневными
ораторами. Какая-нибудь влюбленная молодая девица, старик купец, стоящий на
пороге разорения, мать, пытающаяся скрыть проступок сына, художник без куска
хлеба, вельможа, который впал в немилость и, того и гляди, из-за безденежья
потеряет плоды своих долгих усилий, - все эти люди иной раз изумляют меня силой
своего слова. Великолепные актеры! И дают они представление для меня одного! Но
обмануть меня им никогда не удается. У меня взор, как у господа бога: я читаю в
сердцах. От меня ничто не укроется. А разве могут отказать в чем-либо тому, у
кого в руках мешок с золотом? Я достаточно богат, чтобы покупать совесть
человеческую, управлять всесильными министрами через их фаворитов, начиная с
канцелярских служителей и кончая любовницами. Это ли не власть? Я могу, если
пожелаю, обладать красивейшими женщинами и покупать нежнейшие ласки. Это ли не
наслаждение? А разве власть и наслаждение не представляют собою сущности вашего
нового общественного строя? Таких, как я, в Париже человек десять; мы властители
ваших судеб - тихонькие, никому неведомые. Что такое жизнь, как не машина,
которую приводят в движение деньги? Помните, что средства к действию сливаются с
его результатами: никогда не удастся разграничить душу и плотские чувства, дух и
материю. Золото-вот духовная сущность всего нынешнего общества. Я и мои
собратья, связанные со мною общими интересами, в определенные дни недели
встречаемся в кафе "Фемида" возле Нового моста. Там мы беседуем, открываем друг
другу финансовые тайны. Ни одно самое большое состояние не введет нас в обман,
мы владеем секретами всех видных семейств. У нас есть своего рода "черная
книга", куда мы заносим сведения о государственном кредите, о банках, о
торговле.