7. Лидеры Петербурга делятся на семь категорий - по числу марок, пива "Балтика". Для дела лучше всего общаться с любителями "Балтики N 3" ("классическое"), для души - с поклонниками "Балтики N 4" ("оригинальное").
8. Лидеры Петербурга делятся на две партии - тех, кто пьет местную водку "Синопская", и тех, кто предпочитает местную водку "Пятизвездочная" ("буховые пижоны!").
9. На Смоленском православном кладбище Васильевского острова расположена часовня Ксении Петербуржской. Совершенно неизвестно, когда и почему это произошло, но петербуржанки свято верят, что Ксения Блаженная помогает в любовных делах. Единственная святая, сочувствующая нашим маленьким слабостям, собирает вокруг своей усыпальницы сотни заплаканных дам всех возрастов, которые затыкают щели часовни душераздирающими записочками. Борьба служителей культа с массовым женским безумием к успеху не привела. Пораскинув умом в видах дохода, смирились. Самое любопытное - говорят, что благая Ксения в самом деле вроде бы и помогает. Судя по количеству счастливых браков в Петербурге - не часто.
10. В кинотеатре "Аврора", что на Невском проспекте, два года шел фильм "Утомленные солнцем".
11. Среднестатистическое количество солнечных дней в году по Петербургу - 60.
12. Петербург первым откликнулся на мысль о захоронении на своей земле как мумии Владимира Ильича Ленина, так и останков царской семьи Николая
II. Петербург готов похоронить всех.
13. После смерти Бориса Пиотровского "Эрмитаж" возглавил его сын Михаил. Восстановление конституционной монархии, таким образом, началось в скромных и символических масштабах, но в Петербурге.
14. Самому молодому преподавателю Санкт-Петербургской академии художеств - 62 года.
15. Удельные озера, любимое место отдыха трудящихся Петербурга, загажены чуть-чуть меньше, чем Серебряный бор, любимое место отдыха трудящихся Москвы.
16. Иностранец может быть уверен: все петербуржцы знают, куда и как проехать. Свинцовая бледность, покрывающая лицо петербуржца при этом вопросе, и глубокая задумчивость, овладевающая им, продиктованы исключительно стремлением к совершенству. Вызванный к действительности из летаргического сна, он просто хочет выдать наилучший вариант ответа.
17. Старушки, предъявляющие в транспорте удостоверение с надписью "блокадный ребенок", до сих пор используют соль, спички и стиральный порошок, закупленные в 1990 году.
18. Ни одному петербургскому театральному критику не понравился спектакль московского театра "Ленком" "Варвар и еретик".
19. Новые памятники, воздвигаемые в Питере, носят щегольски-остроумный характер: это божественная шутка Резо Габриадзе, памятник чижику-пыжику на Фонтанке, во-первых, и памятник носу майора Ковалева на Вознесенском проспекте, во-вторых.
20. Петербургский актер Игорь Скляр в минуту вдохновения изобрел гениальный афоризм, под сенью которого и живет местная интеллигенция. Афоризм звучит следующим образом: "Не пить - это так же прекрасно, как пить". Гениальность афоризма в том, что вместо глагола "пить", можно поставить любой другой.
21. И последнее: дорогие товарищи, цены на квартиры в Петербурге в среднем в два с половиной раза ниже, чем в Москве.
Трактат. Рассуждения третье, четвертое и пятое
Femina sapiens
Татьяна Москвина, журнал «Искусство кино» № 4 1998
Трактат. Рассуждения первое и второе
Femina sapiens
Татьяна Москвина, журнал «Искусство кино» № 4 1998
Рассуждение первое. О ранней славе и ранней смерти
Впервые я узнала о Ренате Литвиновой из статьи Д.Горелова (журнал "Столица", 1992, N. 44). Статья начиналась словами: "Она умрет скоро". Поскольку автор текста описывал далее некий образ, ему, очевидно, драгоценный, фраза эта становилась все более загадочной. "Все женщины половинки, а она целая. Ей ничего не надо" (с. 53). Казалось бы, плачевна именно участь "половинок", вечно ищущих и вечно разочарованных, а этой, единственной на белом свете "целой", которой "ничего не надо", жить бы в свое удовольствие припеваючи. Нет, автор с самого начала заявляет (или заклинает?) о ее скорой смерти. Прямо-таки иллюстрация к уайльдовской "Балладе Рэдингской тюрьмы": "Ведь каждый, кто на свете жил, любимых убивал, один - жестокостью, другой - отравою похвал, коварным поцелуем - трус, а смелый - наповал"…
Поскольку на момент 1992 года мне решительно ничего не было известно о Литвиновой, я запомнила лишь эту удивившую меня странность: никакими излишествами поэтического воображения нельзя было извинить подобное заявление в журналистской статье, посвященной реальному современнику. Раздавать жизнь и смерть позволительно разве что писателям, придумывающим своих героев. Однако первый теплый ветерок грядущей литвиновской славы уже повеял. Перефразируя известный афоризм из рязановского "Зигзага удачи", можно сказать: ранняя слава, конечно, портит человека, но отсутствие славы портит его еще больше: "В согласье с веком жить не так уж мелко. Восторги поколенья - не безделка" (И.В.Гете); обоюдоострый и эмоционально подвижный контакт с современниками - главное зерно всякой славы - выращивает на почве индивидуального существования образцы общепонятные и общезначимые. И Литвинова, сама по себе живущая, уже принята в общее сознание - любя, презирая, восхищаясь, недоумевая, смеясь, отвергая, но мы этот образ признали и с ним живем.
Рената Литвинова мифологически наследовала, конечно, роль Беллы Ахмадулиной - соединение таланта, красоты, присутствия в свете, бурной личной жизни и ранней славы - с поправкой на времена и индивидуальность. Ахмадулину, кстати, порывались снимать в кино - у Ларисы Шепитько, в частности, были такие идеи - и не случайно: современники жаждали запечатлеть свой идеал осознанной женственности, Femina sapiens. Зачарованный взгляд, ломкие жесты, удивленная певучая интонация, повадки мнимой беззащитности, даже раскосые татарские глаза - все совпадает; существенная разница не в том, что одна писала и пишет стихи, другая - киносценарии, это можно вынести за скобки под заглавием "Некий дар слова", разница в том, что никто из друзей и приятелей Ахмадулиной никогда - в страшном сне не приснится! - не начал бы свою статью о ней словами "она умрет скоро"…
В этом смысле шестидесятников смело называю молодцами: свою Фемину сапиенс они более-менее уберегли; проклятья разочарованной любви и обвинения в связи оной Фемины с нечистой силой доходят до нас уже с того света - я имею в виду, разумеется, дневники Юрия Нагибина, где Ахмадулина фигурирует под красноречивым псевдонимом Гелла. А так дружеская порука была крепка и дожила до наших дней (в виде дружеских премий хотя бы).
Литвинова вроде бы тоже появилась в составе некоей когорты, призванной осуществлять новое кино новой России; когорта, однако, не была объединена ни общим противостоянием, ни общим вместестоянием, не имела ни этических, ни эстетических общих идей: почти что сразу сказка начала сказываться про индивидуальные подвиги. По-настоящему "открыла" Литвинову Кира Муратова, а не друзья по ВГИКу. На товарищескую солидарность сверстников Литвиновой рассчитывать не приходится: более чем кто бы то ни было из них она нуждается в "удочерении", в том, чтобы из своего космически-космополитического пространства попасть в лоно традиции, и намечающийся союз с Муратовой и Хамдамовым (он пригласил ее участвовать в совместном проекте) здесь закономерен и понятен.
Странное время нашло не менее странную героиню для своих забав: для кино, которое никто не видит, красивых толстых журналов, которым не о чем писать, фестивалей, где некому давать призы за женские роли, презентации, где не о чем говорить… Для существования в подобном "городе Зеро" таланта, в общем, не требуется, да он там и есть редкий гость. Блюдя имидж "хорошо сделанной женщины", Литвинова и так была бы видным персонажем московской тусовки; но она не персонаж, а автор - это уже слишком, чересчур! Хороший современник - мертвый современник; а живые вечно путаются под ногами, опровергая сочиненные о них красивые схемы.
"Она будет жить долго", - написала бы я с удовольствием, но истина в том, что она будет жить столько, сколько ей отпущено Провидением.
Рассуждение второе. О действующих лицах
Рената Литвинова пишет сценарии, населенные почти что одними только женщинами, описанными также по-женски. Вот, к примеру, отрывок из сценария "Принципиальный и жалостливый взгляд Али К.", письмо Али к какому-то Мише: "Сейчас я опять бегала на почту и звонила тебе, но там никто не подходил, тогда я поговорила с бабушкой, но это неинтересно. Да, я по тебе очень скучаю и тоскую, что ты там один или делаешь что-то не так, плохо ешь или грустишь и, не дай Бог, заболел. А сегодня я не спала полночи, был страшный ветер, а мы живем в просторной хорошей комнате на самом берегу. И, представь себе, по крыше кто-то быстро-быстро пробегал, легко, как черт". Обыкновенное женское дело ожидания любовных писем, тоски и скуки на тему "что ты там один", вдруг, ни с того ни с сего, озвучено легкими шагами бегающего по крыше черта. Естественно, только женщины могут знать, как бегает черт! Смутный, печальный, жалкий мир Али К., созданный бесконечной слабостью, полным неумением что-либо додумать или доделать до конца, таит все-таки свою жалкую прелесть. В нем нет тяжелой материальной пошлости деловитого и самоуверенного мужского мира, все как-то течет, льется, сквозит, неизвестно, что делать, где правда, за что уцепиться в обманчивом неверном свете мира, безразличного к слабым и неделовым. Священник в церкви, перед причастием, злобно шепчет Але К.: "Губы сотри!" - и стирает тыльной стороной руки помаду с ее губ; Судьба в образе старика, гадающего по руке, хладнокровно предсказывает близкую смерть - что чистая сила, что нечистая, все едино. Житейская некрасивость (вспомним Достоевского: "некрасивость убьет") преследует и обволакивает Алю К., будь то равнодушное идолище - мать, убогий Анрик - кавалер, нелепые подруги, неказистость нищей обстановки и скудной одежды. Какой-то тотальный "кенозис" (философский термин, обозначающий оскудение, истаивание материи). "И какой смысл всего? То есть я его не могу уловить, - говорит уже умирающая Аля. - У меня такая апатия. Но ночью мне стали сниться платья, которые я хотела бы приобрести. То я иду по солнечной улице на тонких высоких каблуках и вся обтянутая красивым черным платьем. То я на каком-то приеме, и у меня в руках бокал с чем-то вкусным, и я в длинном платье до полу, а плечи и спина открыты. И столько вариаций!"