- Мама...
- Что, милый?
- Как я понимаю, мы очень бедны?
Она вздрагивает, но отвечает честно.
- До нищеты, сынок.
- Но ведь должно быть чего-то, что у нас много?
Она пытается пожать плечами ужасающей худобы, но на них лежат мои руки. Отвечает негромко, но каждое слово я различаю чётко:
- Лес... Но кому он нужен? Глина? Её полно у соседей, да она и не гончарная, синяя. Ещё, пожалуй, вино. Его очень много. Но оно, по большей части, прокисло. У соседей его немеряно, а наши сорта в Парда очень плохие...
...Много вина?..
- А сколько это, много? Можно посмотреть?
- Зачем тебе?
- Ну, мама...
Противно, но приходится играть капризного мальчика, ещё не оправившегося до конца от болезни. Аруанн тихо вздыхает, потом извлекает из-под фартука, поскольку одета совсем просто и ничем теперь не отличается от обычных крепостных-простолюдинок - единственное парадное платье, которое она одевала, когда прибыл покойный монах, давно убрано в сундук, связку громадных неуклюжих ключей. Потом мягко высвобождается из моих рук и говорит:
- Пойдём, покажу...
...Мы спускаемся в неожиданно большой подвал, где в громадных дубовых бочках я вижу... Мне кажется, или я действительно это вижу?! Да это же клад! Самый настоящий!.. На моих губах появляется довольная улыбка, и я задаю вопрос:
- Найдётся у нас кузнец?
- Да, Саматха умеет работать с железом.
...Это наш конюший, который ухаживает за единственной лошадью замка, старой клячей неопределённой породы и столь же неопределённого возраста.
- Отлично. Вода у нас есть. Глина тоже. Огонь - само собой. Итак, мама, давай проделаем некоторый опыт.
- А что это?
- Скажем, попробуем приготовить из этого кислого вина нечто нормальное...
Не откладывая дела в долгий ящик, веду её на кухню, где мы находим то, что нам необходимо - большой таз, который я наполняю водой, нечто вроде кастрюли с плоским дном. Её я кое-как подвешиваю в очаге, чтобы та висела ровно. Так что Саматха пока нам не нужен. Выливаю в кастрюлю два кувшина кислого вина, ставлю внутрь три чистых камешка, на которые пристраиваю плошку. Наполняю таз ледяной водой из колодца и раскочегариваю огонь. Некоторое время ничего не происходит, и доса Аруанн, неподвижно сидящая в уголке пустой кухни, с тревогой посматривает на меня - не повредился ли её сынок после болезни в уме? Во всяком случае, забыл то Атти очень и очень много, если не сказать честно - всё. Я же занят тем, что подкидываю в огонь свежие дрова, благо их достаточно, пробую воду в тазу на ощупь. Как только та начинает нагреваться - меняю. Проходит несколько таких смен и почти час времени. Матушка со вздохом поднимается, но я уже подхватываю тазик с водой тряпками и выплёскиваю воду в дыру, сделанную специально для таких вот случаев. Потом осторожно вынимаю из кастрюли с вином плошку, до половины наполненную прозрачной жидкостью с резким запахом, который мгновенно определит любой алкоголик со стажем. Аруанн с опаской смотрит на полученный мной самогон, потом опускает в него кончик пальца и осторожно лижет языком:
- Ой... Жжётся...
Я довольно киваю - так и должно быть. Опускаю в жидкость тоненькую лучинку с намотанной на ней льняной ниткой, выдернутой из подола рубахи, поскольку ваты здесь не имеется, сую в огонь очага. Нитка вспыхивает ровным синим пламенем горящего спирта... Есть! Градусов шестьдесят точно! Если не больше! А если устроить вторую, или паче того, третью возгонку... Кидаю лучину в очаг, подхватываю матушку за руку и увлекаю её в пляс вокруг стола:
- Получилось, мама! Получилось!
- Что получилось?
Она со всё возрастающим страхом смотрит на веселящегося непонятно почему сына, приходится прервать радость и продолжить ликвидацию пробела в знаниях:
- Мам, ты только не обижайся...
Наливаю чуть-чуть, на палец, в маленькую кружку полученный экстракт, отрезаю от краюхи хлеба, лежащей здесь же, кусочек, кладу перед кружкой. В сосуд побольше размером, набираю обычной холодной воды:
- Ну, дорогая матушка, пробуйте. Сам бы оценил, да мал ещё. И вам с непривычки много не наливаю. Пить всё за один раз, не дыша. Как употребишь - сразу запей водой, потом съешь хлеб.
Доса медлит, и я начинаю канючить:
- Мама... Ну, попробуй хоть... Ты же видела - тут кроме вина ничего нет. Просто вкус другой...
А про себя добавляю мысленно - и крепость... Матушка решительно берётся за кружку с самогоном, я успеваю сказать:
- Выдохни и не дыши!
Она, словно заправский питух со стажем шумно выдыхает воздух из лёгких, потом вливает в себя жидкость, торопливо пьёт воду, затем жуёт хлеб, наконец, делает первый вдох... Её ноги подкашиваются, и женщина без сил плюхается на лавку:
- Ой... Голова побежала... Это что?!
Я широко, насколько могу, улыбаюсь в ответ, и отвечаю вопросом на вопрос:
- Ты никогда про такое не слышала?
Она пытается мотнуть головой, но едва не падает с лавки, заплетающимся языком кое-как выговаривает:
- Не-а...
- Это, мам, твоё скисшее вино, которого у нас много... Очень даже много.
- Ага...
Она икает, сконфуженно прикрыв рот рукой. Ну, ей так кажется. Улыбка не сходит с моего лица, я ей поясняю:
- Два кувшина крепкого вина. Вот сколько ты сейчас выпила.
- Ах...
Её глаза становятся почти круглыми, и я вдруг понимаю, что в юности женщина была очень красивой девушкой... Только вот юности у неё, как таковой, и не было... Подхожу к ней, осторожно поднимаю её с лавки, веду в хозяйские покои и бережно укладываю на койку. Окидываю в очередной раз её покои хозяйским взглядом - нет, матушка достойна лучшего, и, клянусь, вскоре всё изменится!..
К вечеру Аруанн проспалась, и даже смогла выйти во двор самостоятельно. На кухне же кипела работа - беспрерывно подтаскивали дрова, вино, воду. Через маленькую воронку в кувшины сливали полученный продукт и тщательно запечатывали. Стоял жуткий смрадный запах, и потому все окна и двери были распахнуты. Атти, заглядывая внутрь с улицы, время от времени командовал, что делать. Завидев мать, торопливо вернулся в строение и вывел её наружу:
- Как себя чувствуешь?
Доса Аруанн пожала плечами:
- Нормально, вроде. Только вот голова тяжёлая...
- Так и должно быть. Столько выпить! Не знал, что ты у меня можешь так много...
Оба улыбнулись, поняв, чем должна закончиться фраза. Рассмеялись, и Атти продолжил:
- Кто у нас в округе самый большой виноторговец?
Женщина задумалась, потом тряхнула прикрытыми вдовьим платком волосами:
- Сьере Ушур. Он живёт в Саль, это два дня пути на лошади. Хотхи знает его.
Атти кивнул, потом произнёс:
- Неделю нам на изготовление сгущённого вина. Два дня туда, два дня обратно. День там. Итого - двенадцать дней. Мама, а где оружие отца?
- Зачем?!
- На всякий случай.
- В его покоях.
...Опаньки... В месте, где жил раньше отец, он ещё не был... Упущение.
- Пойдём. Я хочу взглянуть. И нужно, чтобы нам приготовили телегу.
- Думаешь, сьере Ушур станет разговаривать с тобой?
- Станет, мама. Станет. Поверь...
...Матушка долго возилась с проржавевшим насквозь замком, потом древний механизм, наконец, сдался, и юноша вошёл внутрь - паутина, покрытые плесенью шкуры, уже почти истлевшие, на стене полуразвалившиеся из-за сгнившей кожи основы, доспехи. Меч в потерявших цвет, потёртых ножнах. Атти подошёл к ним, легко снял оружие, без какой-либо натуги выдернул тускло блеснувший клинок, взмахнул им пару раз так, что даже воздух загудел, и когда только научился? Доса Аруанн даже отшатнулась от неожиданности, подросток вновь вложил меч в ножны, как-то пренебрежительно ухитрился бросить их на покосившийся от старости и влаги стол, с которого полетели в разные стороны брызги уже протухшей воды, потом вздохнул и ещё раз обвёл комнату отца взглядом:
- Я так понимаю, что сюда никто не заходил после его смерти?
Матушка согласно кивнула:
- Это мужские покои. Женщинам здесь делать нечего.
Сын обернулся к ней, слегка обнял за плечо, прижимая к себе и задумчиво глядя на зияющую в крыше дыру:
- Это мы изменим. Как и очень многое, что здесь было и существует. И, думаю, в лучшую сторону. Ну а пока, матушка, вели слугам закрыть эту вот... Пробоину... Хотя бы соломой. Надеюсь, она то у нас найдётся? Хотя бы на время?
И почему то женщине показалось, что все невзгоды отныне уйдут, и слова её любимого сына сбудутся...
Глава 2.
Утром меня разбудили осторожным поскрёбыванием в дверь. Кого принесло, интересно? Приподнялся на локте, крикнул:
- Войдите!
Полотнище из рассохшихся потемневших досок скрипнуло, и на пороге появилась мама... Пока ещё непривычно называть эту, в сущности чужую женщину таким словом. Но для моего носителя она действительно мать. Биологическая. Ну а для меня... Всё-таки влечение к ней ощущается, как и её безграничная и слепая, к сожалению, любовь ко мне. Конечно, настанет день, когда доса узнает истину, и искренне надеюсь, что женщина не проклянёт меня за то, что я украл тело её единственного ребёнка. Улыбка совершенно преображает её поблекшее лицо, и я опять понимаю, что в юности Аруанн была удивительной красавицей. Как только церковь могла спокойно пройти мимо такой? Обычно, насколько я знаю историю, священнослужители Единого Бога, независимо, как того звали, всячески старались уничтожить наиболее симпатичных женщин. Потому то Европе и Америке до сих пор аукается этот генетический отбор, поскольку красавиц у них можно найти лишь под микроскопом. Да и те на поверку оказываются либо полукровками с нами, славянами, либо азиатками или индуссками. Впрочем, среди последней категории красивых тоже встретить можно редко. Хотя и чаще, чем в так называемых странах демократии. Ладно. Вопросительно смотрю на матушку, та спохватывается: